Избранные письма. Том 2

Вы, вероятно, слышали, что на эту зиму я решил ставить «Кармен» Бизе, и поэтому еду сейчас даже в Испанию[566]. После четырехлетнего существования моя Музыкальная студия подошла вплотную к своей главной задаче — выработке новых приемов оперной постановки. Эта задача была с самого возникновения студии, но молодежи, ничего не умевшей, надо было сначала подготовиться…

Однако, как только я приступил к «Кармен», сразу столкнулся с вопросом текста. Слащавый, сентиментальный текст Мельяка и Галеви, конечно, должен быть заменен другим[567]. И с художником я начал говорить о возвращении к повести Мериме, и с дирижером[568]. И Бакланову (исполнительницу {271} Карменситы) я проводил советами, как летом подготовляться с книжкой Мериме, и других исполнителей снабдил этими желтенькими изданиями «Всеобщей Библиотеки».

А по дороге за границу[569] я узнал от Н. Е. Эфроса, что Ваша драма тоже сделана из повести Мериме. У меня и родилась мысль, не сойдутся ли наши пути? Однако, прочитав Вашу драму, я увидел, что она настолько произведение драматического театра, что не нуждается в музыке Бизе и служить текстом для Бизе не пожелает.

Тут-то и начались мои колебания.

Надо Вам сказать, — так как Вы, вероятно, мало знакомы с интимными задачами Художественного театра, — что Музыкальная студия стремится стать так называемым синтетическим театром. Отсюда и такое начало — «Анго» и «Перикола». И «Лизистрата». Разучиваются «Дворянское гнездо» — опера Ребикова и «Орфей в аду» Оффенбаха[570]. В этом году предполагались «Кармен» Бизе и «Медея» Еврипида с Германовой. В будущем «Роза и Крест» и т. д. Но Германова в этом году не приедет… И вдруг передо мной встал вопрос: не поставить ли мне не оперу «Кармен», а драму? А оперу — другую?

«Кармен», драма, «Дворянское гнездо», опера, и «Орфей в аду», — вот хороший сезон.

Нет возможности писать Вам все частности, все колебания в такой программе. Тут и дороговизна трех постановок, и боязнь, что меня на столько не хватит (при моих многочисленных занятиях в студиях и разных обществах), и сожаление расстаться с Бизе, и чисто педагогические соображения студийного характера…

В конце концов я до сих пор не знаю, как быть. Но есть предел и Вашей любезности, и своими промедлениями я, вероятно, врежу Вам. Однако я могу решить этот вопрос только в Москве, — скажем, до 10 сентября Понимаю Ваше нетерпение и не обижусь, если Вы, не дожидаясь, отдадите пьесу в другой театр.

А есть у меня и такая мысль: не согласитесь ли Вы написать нам текст для оперы «Кармен», очень подробно разрабатывая мизансцену со мною?..

{272} Хотел бы написать Вам все, что думаю о достоинствах и недостатках (как мне кажется) Вашей пьесы, но это долго, трудно. Разрешите сделать при большом свидании.

Очень благодарю Вас.

Вл. Немирович-Данченко

383. В. И. Качалову[571]

Август 1923 г.

Милый Василий Иванович! Благодарю Вас за память о 15 июля[572]. И за себя и за Екатерину Николаевну.

Насчет Штокмана[573].

Конечно, Константин Сергеевич играл его в полном совершенстве. Это самое высокое, что К. С. делал в театральном искусстве, самое законченное и бесспорное.

И все-таки легко себе представить прекрасное исполнение Штокмана другим артистом. И я продолжаю утверждать, что Вы можете сыграть его и отлично и скоро.

Отчего я думаю, что отлично? И отчего я думаю, что скоро?

Для Штокмана нужно: 1) крепко схватить «зерно» образа и 2) горячо, безудержно, со всей искренностью отдаться ему. Все остальное или приложится, само придет, или второстепенно, в особенности для данной пьесы.