Избранные произведения

Она, впрочем, не золотила садовых калиток, но только из года в год украшала все вокруг до тех пор, пока угрюмые унылые комнаты не наполнились гардинами, лакированными столиками, коврами, величественными креслами, а древние, старомодные стулья постепенно перебрались в кухню или на чердак.

Изменилась и сервировка стола. В былые времена копченый окорок обычно подавался на пустой стол, и каждый просто отрезал себе по кусочку, который затем держал в руке и откусывал от него зубами.

Теперь мадам Крусе так далеко зашла в своем развитии, что стала очень честолюбивой в отношении столового белья; ее накрахмаленные скатерти и салфетки блестели, серебряные вилки и ножи, начищенные мелом, сияли; дом стал тем, чем он должен был стать: солидным, чинным, состоятельным домом.

Зачем ей теперь возвращаться к тяжелой жизни прежних дней, когда они были в стесненных обстоятельствах! Ужели же воля всевышнего такова, что каждый скиллинг должен обернуться несчетное количество раз, принося прибыль, а за каждую попусту израсходованную мелочь всевышний наказывает нас?

— Нет! Это невозможно! Быть не может, чтобы воля его была такова! — произносила мадам Крусе вполголоса и так ревностно принималась за свой чулок, что за короткий срок делала несколько рядов.

А между тем и Мортен и в особенности Фредерика не прямо, но намеками и сотнями маленьких наводящих словечек требовали от нее одной уступки: по их мнению, Педер должен бы жить отдельно. Вначале она не обращала на это внимания, но постепенно все чаще и чаще чувствовала как бы булавочные уколы почти в каждом слове молодой четы. Она ничего не отвечала и долго старалась верить, что никто, кроме нее, не замечает этого, пока Педер однажды не сказал:

— Вот что, мама, я нанял три маленькие комнатки наверху у фру Готтвалл.

— Ах, господи, Педер! Но зачем же тебе перебираться из родного дома?

— А разве вам кажется, мама, что я еще недостаточно взрослый?

— Послушай, Педер! Скажи искрение, неужели ты считаешь, что я не замечаю второй причины твоего решения?

— Ну, допустим, что вторая причина есть, и если ты хочешь знать, что это за причина, так я скажу тебе откровенно, что не могу больше выносить выпадов Мортена.

— Господи! Что ты говоришь, Педер! Ты тоже заметил? — мадам Крусе невольно огляделась вокруг. — Но, право же, ты напрасно горячишься; он не имел в виду ничего дурного!

— Да неужели? Ты уверена в этом, мама? А ведь он каждое воскресенье за обедом разглагольствовал о том, как высока нынче квартирная плата и как разумно поступают те, кто тем или иным способом уклоняется от такого расхода; и этому каждый раз подпевала она, его «копилка».

— Тише, тише, Педер! Нехорошо так говорить! Фредерика — очень порядочная женщина, а на Мортена не нужно сердиться. Он немножко странный, и ты знаешь, что мне ты причинишь очень большое огорчение, если переберешься…

— Да, мама, я думал об этом! Потому-то я и откладывал, пока было возможно. Но прошлое воскресенье, когда ты вышла из комнаты, он прямо спросил меня, как я полагаю, сколько вы получите за мои две комнаты, если я когда-нибудь перееду отсюда.

Мадам Крусе сильно покраснела:

— Мортен сам сказал тебе это, Педер?

— А ты думаешь, что капеллан очень стесняется в выражениях?

— Но ведь он же пастор, — пробормотала мать нерешительно. Эта мысль как будто разоружала ее. Она почувствовала, что ничего не может возразить, и Педер перебрался.

Она принялась украшать его новое помещение. Вся его старая мебель и все, что только могло ему понадобиться, постепенно перекочевывало в дом фру Готтвалл, и мадам Крусе несказанно радовалась, видя, каким уютным становилось это новое помещение.

На следующий раз фру Фредерика, придя с мужем к свекрови, чтобы пообедать, сказала с ехидной усмешечкой:

— А у вас, как я слышала, произошли большие изменения?

Это задело мадам Крусе, но она спокойно ответила:

— Что ты имеешь в виду, Фредерика?

— О! Я только видела очень много повозок с мебелью, выезжавших со двора все эти дни.

— Дорогая, это же мебель Педера! Ведь ты же знаешь!

— Ах, вот как! Я не знала, что Педер получит меблировку всей квартиры. А ты знал, Мортен?

— Ах, Фредерика! Ну как ты можешь так говорить?! — воскликнула мадам Крусе и даже попробовала засмеяться. — Это же только мебель, которая всегда была в его двух комнатах.

— Нет уж, простите, матушка, это неверно.

— Но я же уверяю тебя, Фредерика!

— Матушка, мне, конечно, не следует заниматься подсчетами, но темный карточный столик из красного дерева стоял в прихожей — во всяком случае все то время, что я бывала в доме.

— Да, относительно карточного столика ты права, Фредерика, — ответила мадам Крусе смущенно. — Может быть, ты заметила еще какие-нибудь мелочи, но это объясняется тем, что он нанял три комнаты и в них было немножко пусто…

— Ах, дорогая! Меня совершенно не касается, что мама дарит или отдает на сторону; но в данном случае мама ведь сама утверждала, что Педер получает только ту старую мебель, которая ему принадлежит. Закон есть закон, права есть права, и я настаиваю только на правах и законности.