Читаем Избранные произведения полностью

— Он был, пожалуй, не хуже, чем бульон, который варит матушка, — ответил Мортен веско.

— Смотри пожалуйста! Это меня радует! — ответила мадам Крусе, поправляя чепец. — Ну, а что же варилось в этом супе, милая Фредерика?

— Ну, был кусочек телятины, полная ложка простокваши и немножко муки…

Тут уж мадам Крусе не выдержала. Как старая опытная хозяйка, она больше всего на свете ненавидела наскоро придуманные дутые рецепты, и слова «ложка простокваши» вывели ее из равновесия.

Она обернулась к невестке и сказала так горячо и энергично, что даже оборки на ее чепце затрепетали:

— Ну, знаешь ли, Фредерика, в таком случае я от всей души благодарю господа, что мне не пришлось есть подобное варево!

Педер искренне расхохотался. Старый Йорген, который всегда с некоторым опозданием осознавал, что происходит вокруг него, только переводил глаза с одного на другого. Фредерика одно мгновенье сидела молча. Гнев мешал ей собраться с мыслями, она не находила слов, да и Мортен, этот тяжелодум, ничем не пришел ей на помощь. Она вдруг залилась слезами и выбежала из столовой.

Мортен побледнел и сказал строго, с укором:

— Как могла матушка так обидеть бедную Фредерику?!

— Ах, боже мой! Это нехорошо, очень нехорошо, но как-то сорвалось с языка! — заволновалась мадам Крусе. Она уже забыла, как это произошло, и чувствовала только свою вину перед невесткой. В конце концов она встала из-за стола и пошла за Фредерикой, которая, всхлипывая, сидела на диване в гостиной; старухе пришлось много и долго извиняться, чтобы умилостивить невестку и упросить ее вернуться к столу.

Этот случай стал для фру Фредерики неистощимым арсеналом, из которого она черпала многочисленные колкости, предназначенные для свекрови, а та, чувствуя себя виноватой, принимала это как заслуженное наказание.

В конце концов, старая мадам Крусе стала робкой и неуверенной в своем собственном доме. Она уже ничего не решалась предпринять, не подумав предварительно, а что скажут об этом Мортен и Фредерика. По целым часам она сидела над своим вязаньем и, опустив чулок на колени, раздумывала о многом.

Но каждый раз, когда основной вопрос возникал в ее сознании, она принималась за работу с особенным ожесточением и быстро-быстро перебирала спицами. Как же это могло случиться, размышляла она, как могло случиться, что Мортен, который ведь должен быть слугой божиим, и вот впал, — действительно, этого она уже не могла более скрывать от себя, — впал в порок стяжательства! Как это могло случиться? Как эти два качества могли ужиться? Могла ли она допустить даже мысль о том, что ее собственный сын оказался закоренелым лицемером? Нет! Нет! Этого не могло быть. Вероятно, дьявол хитростью ослепил его и скрыл от него угрожающую ему опасность.

Не будь он так упрям и не будь он покрыт, как панцирем, своим пастырским самомнением, она, пожалуй, смогла бы помочь ему: ведь проповедь пробста Спарре была навеки запечатлена в ее сердце.

Но Мортен по сравнению с ней — большой, высокий железный пароход, а она — старуха в рыбачьей лодке. Она не могла даже пытаться идти с ним борт о борт, чтобы докричаться и предупредить, что в борту небольшая течь.


Если увидишь старушку в кресле за вязанием чулка, сморщенную и чистенькую, освещенную золотыми полосами солнечного света, падающего на пол и на ковер, — то этой старушке, значит, живется действительно хорошо.

И если бы она, поправив ленты своего чепца, сказала: «Да, молодежь веселится! Молодежи легко, а нам-то, старым, как трудно жить!», — возможно, что эта непочтительная молодежь подумала бы: «Ишь, что говорит, старая! Ну на что ей жаловаться. Сидит себе спокойно, в уютном уголке, вдали от жизненной борьбы и разочарований, и вяжет в свое удовольствие, предаваясь воспоминаниям, пока не зайдет солнце!»

Но как много мыслей проходит в такой старой голове и какое тяжелое бремя горечи, накопленной за долгую, долгую жизнь, таит, быть может, в душе эта сморщенная, чистенькая старушка, склонившаяся в тяжелых мыслях над незаконченным чулком и освещенная золотыми лучами заходящего солнца.

X

Золотая река струится из страны в страну. Широким могучим потоком огромных ценностей течет она в центре мировой торговли, а затем разветвляется бесчисленными речушками и ручейками из золота, которые просачиваются в самые отдаленные уголки мира.

А на волнах этого потока непрестанно кипит голубовато-белая пена ценных бумаг.

Она шумит и бурлит, растекаясь ручьями по всему свету, разрастается, делится на новые ручейки и мчится дальше в беспрерывном движении.

Но когда начинает иссякать золотой поток, то и маленькие артерии золотых ручейков исчезают с лица земли. Кажется, что сама земля впитывает свое золото. Прежде исчезают маленькие ручейки, затем мелеют речки, и, наконец, скрываются самые крупные артерии, отвердевая под слоем льда.

Перейти на страницу:

Похожие книги