Избранные произведения

– Нет. Но я хотел не о том… – заговорил Криницкий торопливо.

– Это пароль по аэродрому на сегодняшнюю ночь, – объяснила она, не обратив внимания на его слова. – Каждый вечер число меняется.

Тропинка уже вошла в лес, темные деревья обступили их с обеих сторон, и небо текло над ними, как узкая звездная речка.

– Сейчас нас остановит часовой и назовет какое-нибудь число, – продолжала она. – А мы должны будем назвать разницу между его числом и одиннадцатью. Поняли?

– Как вы могли догадаться, что я все узнал из чужих писем? – спросил Криницкий, занятый своим и не слушая ее. – Ведь вам никто не мог рассказать…

– Я вовсе не догадалась, – ответила она. – Я так сказала… А вы все узнали из чужих писем?

– У меня есть одни сослуживец, и семья его тоже в Челябинске, – сказал Криницкий.

– Ваша семья в Челябинске?

– Была в Челябинске. До июня. Жена и двое детей. Девочки-погодки. Старшей уже десять лет.

– Теперь их нет в Челябинске?

– Они недалеко оттуда, в пятнадцати километрах, на опытной сельскохозяйственной станции. Жена там работает.

– Так это хорошо, – сказала Елена Андреевна. – Там, конечно, сытнее.

– Жена мне так и писала, – подтвердил Криницкий, но по голосу его было ясно, что он не видит в этом ничего хорошего. – Она и теперь часто бывает в Челябинске.

– И встречается там с женою вашего сослуживца?

– Ну да.

– И жена сослуживца пишет в письмах к мужу про вашу жену, а муж показывает эти письма вам? И это вас мучает! – воскликнула Елена Андреевна. – Да ведь это же сплетни!

– Никаких сплетен она не пишет, – возразил Криницкий. – Она пишет только, каким образом моя жена устроилась работать на опытную станцию…

– Ее, конечно, кто-нибудь устроил…

– Ну да, один ученый-агроном, – сказал Криницкий с ненавистью и презрением.

– Ваша жена познакомилась с ученым-агрономом?

– Она давно его знала! В том-то и дело, что… – начал Криницкий, ужасно торопясь, решившись вдруг все рассказать и чувствуя от этого неожиданное облегчение.

Но тут звонкий мальчишеский голос окликнул их из темноты:

– Восемь!

Криницкий вздрогнул, остановился и замолчал, недовольный, что его перебили. В темноте под елью он смутно видел фигурку краснофлотца с винтовкой.

– Три! – ответила Елена Андреевна, и они пошли дальше.

– Дело в том, что этого агронома я тоже давно знаю, – сразу же продолжал Криницкий, летя, как с горы, спеша рассказать все-все. – Он наш, ленинградский, работал здесь до воины в сельскохозяйственном институте. Года три назад жена познакомилась с ним где-то по своим служебным делам. И он… и он… И я… и я…

– Вам не понравилось это знакомство?

– У нас чуть до развода не дошло. Одну осень мы с ней прожили, как в бреду. Я говорил: «Либо я, либо он». Ведь правильно? И она дала мне честное слово никогда больше с ним не встречаться.

Они дошли уже до входа в землянку продчасти. Елена Андреевна остановилась и обернулась к Криницкий.

– Дурак я! – воскликнул Криницкий, и голос его задрожал от гнева и муки. – Какой я дурак, что тогда не развелся!

– Счастливый, – сказала Елена Андреевна тихо.

Криницкий не понял. Она издевается, что ли? Вглядываясь в ее слегка приподнятое лицо, смутно белевшее в темноте, он спросил:

– Кто счастливый?

– Вы, вы счастливый! – сказала она искрение и мягко. – Вы не знаете, какой вы счастливый!

– Почему?

– Вам есть кого ревновать!

Он стоял, взволнованный ее словами, и старался сквозь темноту вглядеться в ее лицо, но не мог, так как она опустила голову.

– Как я когда-то ревновала! – сказала она. – Если бы я тогда знала, как я счастлива!..

Голос ее дрогнул и странно сорвался.

Взрыв снаряда озарил небо, и при мгновенном свете он увидел, ее неуклюже сгорбившиеся плечи и понял, что она плачет. Он вспомнил, что она потеряла мужа.

После вспышки стало еще темнее, и она долго стояла перед ним в темноте и бесшумно плакала о муже, а он молчал, полный внезапной жалости к ней и с удивлением чувствуя, что боль, которая столько дней не покидала его ни на минуту, слабеет, утихает.

Она внезапно вытерла лицо рукавом и сказала:

– Простите меня.

И шагнула к низенькой двери, ведущей в землянку.

– Нет, это вы меня простите, – сказал он, чувствуя себя виноватым перед нею, хотя и не знал в чем.

Она уже скрылась за дверью.

Он постоял еще несколько секунд, потом повернулся и быстро зашагал по тропинке назад. Впервые за столько дней странное ощущение покоя охватило его. Он шагал, смотрел на звезды, мелькающие сквозь ветки, весь охваченный нежностью к жене.

– Тринадцать! – раздался звонкий голос из темноты. Криницкий остановился. Что это? Он должен что-то ответить, но что именно? Нужно прибавить… или отнять… Провожая его в конце июня прошлого года на Балтийском вокзале, жена все прижималась к его щеке и шее мокрым от слез лицом, потом отодвигала его руками, смотрела на него и опять прижималась…

В темноте под елкой что-то шевельнулось, и свет звезд блеснул на стволе поднятой и выставленной вперед винтовки.

– Два! – выговорил наконец Криницкий.

– Проходите, товарищ интендант третьего ранга, – весело сказал часовой.