Избранные произведения

Не успела она договорить, как он, согнувшись, чтобы не удариться лбом о верхнюю перекладину входа, крупно шагнул вперед, в сторону света.

– Стойте! Куда вы! Да стоите же! – воскликнула она совсем другим голосом, полным испуга, тревоги, любви, раскаяния, и схватила его за кожаный пояс реглана, чтобы остановить.

Но он вырвался сильным движением. И вот он уже стоял снаружи, и из укрытия видны были только его ноги да полы кожаного реглана.

С отчаянным, странным, неправдоподобным криком она кинулась за ним.

И Криницкий сразу же прыгнул за нею.

Но на пороге грохот нового взрыва оглушил Криницкого, и плотная полна воздуха бросила его обратно. Криницкий повалился спиной на Чиркова, повалил его, и они забарахтались на липком полу, торопясь подняться.

Через полминуты они оба вышли из укрытия.

Инженер по ремонту лежал в траве во весь рост, обратив побелевшее лицо к небу. Дождь бил в его широко открытые немигающие глаза. Черная, густая кровь текла из-под плеча кожаного реглана, растекалась между травинок.

Елена Андреевна на коленях стояла перед ним в траве и бормотала что-то невнятное, и все гладила и гладила его по лбу, по волосам, а кровь его текла ей под колени.

13

Дождь скоро кончился, ветер разогнал тучи. Солнце спускалось к западу по громадному, чисто вымытому куполу неба и так сверкало в каплях, висящих на каждой травнике, что невольно жмурились глаза. Осенний лес пылал вокруг аэродрома, словно весь в разноцветных флагах, и непривычная тишина стояла над всем холодно пламенеющим простором, потому что немцы перестали стрелять. Только фронт глухо и равномерно урчал за южным краем леса да птичьи стаи, готовящиеся к отлету, вдруг застилали полнеба, как живая движущаяся сеть.

Потом зашло солнце, и закат угасал долго-долго, меняя цвета и постепенно бледнея. Уже давно выступили звезды, как большие светлые капли, и густая тьма клубилась над землей, а он все алел длинной узкой полоской над черными зубцами далеких елок. И только когда он уже потух совсем и тьма над землей стала плотной и ровной и созвездия в небе выступили все целиком, до последней, еле мерцающей звездочки, Криницкий отправился к самолету Терехина. Сегодня ночью Криницкий улетал в Ленинград, в свою редакцию.

Провожали Криницкого Чирков и Гожев. Они долго шли втроем по аэродрому, не видя друг друга в непроглядной тьме. Чирков был молчалив, угрюм и расстроен. Гожев, напротив, был приветлив и заботлив; он все боялся, что Криницкий озябнет в полете, и несколько раз спросил, надел ли он под китель фуфайку.

Терехин встретил Криницкого у самолета.

– Так летим, товарищ интендант? – спросил он.

– Ясно, летим, – ответил Криницкий.

Терехин помолчал, подумал и опять спросил:

– Вам сегодня нужно лететь?

– Конечно, сегодня, – ответил Криницкий. – А что?

– Да нет, ничего, – сказал Терехин. – Завойко обещал посмотреть самолет, да уже теперь не посмотрит… Долетим, не беспокойтесь… Я просто привык, что Завойко всегда мой самолет смотрит…

Предстоящей полет этот как будто несколько беспокоил и Гожева. Впрочем, возможно, он не меньше тревожился всякий раз, когда выпускал Терехина в воздух.

– Ты сегодня над Кронштадтом не лети, – сказал он Терехину, стоя у самолета. – Они привыкли, что мы всегда норовим пройти над Кронштадтом, и стерегут там.

– Нет, зачем мне Кронштадт, – ответил Терехин. – Я сегодня пойду западнее, напрямик, над чистым морем.

– Ты выше, выше держи, а то они знают, что ты над самой водой ползешь.

– Буду сегодня держать повыше.

Криницкий уже сидел в самолете, за спиной Терехина, борта доходили ему до подмышек, плечи и голова торчали наружу. Техник, еле видимый, прыгал во тьме перед носом самолета, раскручивая винт.

– Подымите воротник шипели, интендант, – сказал Гожев из темноты. – Прилетайте к нам еще. В нашей дыре без гостей скучно…

Он помолчал с минуту. Потом, словно решившись, сказал Терехину совсем другим, грудным голосом:

– Ну, давай… Счастливо…

Мотор загремел, завыл, самолет медленно развернулся против ветра, немилосердно подкидывая Криницкого и побежал сквозь тьму. Того мгновения, когда они оторвались от летного поля, Криницкий не заметил, потому что земля была не видна. Ветер бил ему в лицо, мотор пел гулко и ровно, и он понял, что они уже летят.

Только тьма внизу, ни одного огонька, – второй год на земле не зажигали огней. Зато сверху и кругом: горели яркие сентябрьские звезды, совсем близкие на вид, и, так как звезды не перемещались вместе с самолетом, казалось, что самолет неподвижен. И все же Криницкий, несмотря на тьму, безошибочно отгадал, когда они пересекли береговую черту и полетели над водой; конечно, воды он не видел, но как бы оттенок тьмы внизу изменился.