Избранные произведения

«Ты, радость, беспримерный автор, по чести говорю — ужесть, как ты славен», — начинала Щеголиха свое письмо, напечатанное в девятом листе «Живописца». И Жеманиха начинает с восторгов перед «милым легким» слогом «Былей и небылиц». «Исповедание» и дальше построено по принципу письма новиковской Щеголихи. Чтобы у читателей не оставалось сомнения в родословной героини, Княжнин заставляет ее не только использовать общие черты жаргона, осмеянного в журнале Новикова, но буквально перекладывает в стихи отдельные строки. Так, «по чести говорю — ужесть, как ты славен» превращается в «по чести, мне ты ужесть мил!».

Смешение языков в дворянском жаргоне осмеивалось многими русскими писателями. Княжнин впервые перелагает макаронический стиль в стихи и делает это очень удачно, смешивая в единое целое русский язык с французскими словами и жаргонизмами, произведенными от французского корня («вертижами»). По принципу «Исповедания» построены пользовавшиеся большим успехом в XIX веке «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой» И. Мятлева.

В литературно-полемическом послании «От дяди стихотворца Рифмоскрыпа» Княжнин объединяет отвлеченные нападки на плохих стихотворцев вообще с ядовитыми насмешками над «надутой» поэзией и ее ведущим представителем В. Петровым. И в данном случае Княжнин продолжает линию сатирической журналистики 1769–1772 годов. Яростно защищаясь от нападок «Трутня» и «Живописца», Петров апеллировал к высоким покровителям: Потемкину и самой императрице, громогласно назвавшей своего любимого поэта вторым Ломоносоным. «Твой тонкий слух моих сложений вождь», — писал Петров Потемкину, давая слово не пытаться угождать «непросвещенной черни». «Мне стать ли, как она, идеями ползти», — горделиво восклицал он.

Княжнин не скрывает адресата своих насмешек. Петров пишет:

Я крепко за орла парящего держался.

Княжнин парирует:

Вот так-то ободрен, в свои влюбленный враки,
Быть думает орлом, а ползает, как раки.

На призыв Петрова: «От общей низкости возвысь твой смысл и речи» и его откровенное презрение к «непросвещенной черни» Княжнин отвечает ироническими похвалами Рифмоскрыпу:

...Одни лишь низки слоги
Понятны всякому; а кто, равно как боги,
Высоко говоря, на крылиях парит,
Тот должен не понять и сам что говорит.
То честь ли, коль творца так мало почитают,
Что без разбора все его стихи читают?
Что приступ всякому свободный, лёгкий к ним?
Что чернь бесчестит их понятием своим?

Княжнин отдает дань и таким распространенным в XVIII веке жанрам, как басня и сказка. Басен у него немного, и они охватывают небольшой круг вопросов. Всемогуществу и неправосудию сильных посвящена не раз переводившаяся в России басня Лафонтена «Мор зверей». Высокомерие и самонадеянность больших бар осмеивают басни «Дуб и Трость», «Меркурий и Резчик», спесь новоиспеченных бояр — басня «Добрый совет». Наиболее интересна из них «Дуб и Трость». Знакомая русскому читателю по ряду переводов, басня Лафонтена получает у Княжнина оригинальную трактовку. Трость у него выживает потому, что, являясь воплощением подхалимства, она нижайше кланяется «почтенному дубовым чином» и падает в ноги перед грозным Бореем.

Бо́льшая часть басен Княжнина — притчи в сумароковском духе. Удачно создается образ балагура-рассказчика, вольно беседующего с читателем:

Подробно им скажи о том о сем:
Каков лицом?
Каков кудрями?
Каков бровями?
Велик ли рост?
И даже и о том, у вора есть ли хвост?

Живо передается непринужденная болтовня действующих лиц. Причем если в первый момент пораженный встречей судья естественно восклицает:

...Ах, батюшки мои!..
Так! это он! старинный мой знакомец! —

то дальше его дружеская беседа ведется в форме непрерывных вопросов, которые естественны для давно не видевшихся людей, тем более в устах судьи, привыкшего допрашивать:

Скажи: товарищи, залетны наши птицы,
Где ныне? как живут? и чем? и кто?

Охотно обращается Княжнин к просторечию, причем не только в «Ладно и плохо», где передается разговор крестьян и введены диалектизмы, типичные для псковитян, но и в других баснях: «Молодчик наш взбесился, вскричал, вскипел, вздурился». В баснях мелькают присущие Княжнину-драматургу мастерские краткие формулировки: «Он знал, что ценно лишь одно горячее вино», «Когда чего не можно заслужить, то можно то у нас купить».

Нельзя не обратить внимания на выразительную лапидарную концовку басни «Мор зверей»: