Читаем Избранные произведения полностью

В стране метелей и снегов,На берегу широкой Лены,Чернеет длинный ряд домовИ юрт 1 бревенчатые стены.Кругом сосновый частоколПоднялся из снегов глубоких,И с гордостью на дикий долГлядят верхи церквей высоких;Вдали шумит дремучий бор,10 Белеют снежные равнины,И тянутся кремнистых горРазнообразные вершины…Всегда сурова и дикаСих стран угрюмая природа;Ревет сердитая река,Бушует часто непогода,И часто мрачны облака…Никто страны сей безотрадной,Обширной узников тюрьмы,20 Не посетит, боясь зимыИ продолжительной и хладной.Однообразно дни ведетЯкутска житель одичалый;Лишь раз иль дважды в круглый год,С толпой преступников усталой,Дружина воинов придет;Иль за якутскими мехами,Из ближних и далеких стран,Приходит с русскими купцами30 В забытый город караван.На миг в то время оживитсяЯкутск унылый и глухой;Все зашумит, засуетится,Народы разные толпой:Якут и юкагир пустынный,Неся богатый свой ясак 2,Лесной тунгуз и с пикой длиннойСибирский строевой козак.Тогда зима на миг единый40 От мест угрюмых отлетит,Безмолвный лес заговорит,И чрез зеленые долиныПо камням Лена зашумит.Так посещает в подземельеПочти убитого тоскойСтрадальца-узника поройДуши минутное весельеТак в душу мрачную влетитПодчас спокойствие ошибкой50 И принужденною улыбкойЧело злодея прояснит…Но кто украдкою из домуВ тумане раннею поройИдет по берегу крутомуС винтовкой длинной за спиной;В полукафтанье, в шапке чернойИ перетянут кушаком,Как стран Днепра козак проворныйВ своем наряде боевом?60 Взор беспокойный и угрюмый,В чертах суровость и тоска,И на челе его слегкаТревожные рисует думыСудьбы враждующей рука.Вот к западу простер он руки;В глазах вдруг пламень засверкал,И с видом нестерпимой муки,В волненье сильном он сказал:«О край родной! Поля родные!70 Мне вас уж боле не видать;Вас, гробы праотцев святые,Изгнаннику не обнимать.Горит напрасно пламень пылкий,Я не могу полезным быть:Средь дальней и позорной ссылкиМне суждено в тоске изныть.О край родной! Поля родные!Мне вас уж боле не видать;Вас, гробы праотцев святые,80 Изгнаннику не обнимать».Сказал; пошел по косогору;Едва приметною тропойПоворотил к сырому боруИ вот исчез в глуши лесной.Кто ссыльный сей, никто не знает;Давно в страну изгнанья он,Молва народная вещает,В кибитке крытой привезен.Улыбки не видать приветной90 На незнакомце никогда,И поседели уж приметноЕго и ус и борода.Он не варнак 3; смотри: не видноПечати роковой на нем,Для человечества постыдной,В чело вклейменной палачом.Но вид его суровей вдвое,Чем дикий вид чела с клеймом;Покоен он — но так в покое100 Байкал 4 пред бурей мрачным днем,Как в час глухой и мрачной ночи,Когда за тучей месяц спит,Могильный огонек горит, —Так незнакомца блещут очи.Всегда дичится и молчит,Один, как отчужденный, бродит,Ни с кем знакомства не заводит,На всех сурово он глядит…В стране той хладной и дубравной110 В то время жил наш Миллер 5 славный:В укромном домике, в тиши,Работал для веков в глуши,С судьбой боролся своенравнойИ жажду утолял души.Из родины своей далекойВ сей край пустынный завлеченК познаньям страстию высокой,Здесь наблюдал природу он.В часы суровой непогоды120 Любил рассказы стариковПро Ермака и Козаков,Про их отважные походыПо царству хлада и снегов.Как часто, вышедши из дому,Бродил по целым он часамПо океану снеговомуИли по дебрям и горам.Следил, как солнце, яркий пламеньРазлив по тверди голубой,130 На миг за Кангалацкий каменьУходит летнею порой.Все для пришельца было ново:Природы дикой красота,Клима́т жестокий и суровыйИ диких нравов простота.Однажды он в мороз трескучий,Оленя гнав с сибирским псом,Вбежал на лыжах в лес дремучий —И мрак и тишина кругом!140 Повсюду сосны вековыеИль кедры в инее седом;Сплелися ветви их густыеНепроницаемым шатром.Не видно из лесу дороги…Чрез хворост, кочки и снега150 Олень несется быстроногий,Закинув на спину рога,Вдали меж; соснами мелькает.Летит!.. Вдруг выстрел!.. Быстрый бегОлень внезапно прерывает…Вот зашатался — и на снегОкровавленный упадает.Смущенный Миллер робкий взорТуда, где пал олень, бросает,Сквозь чащу, ветви, дичь и бор,И зрит: к оленю подбегаетС винтовкой длинною в руке,Окутанный дахою 6 чернойИ в длинношерстном чебаке 7,160 Охотник ловкий и проворный…То ссыльный был. Угрюмый взгляд,Вооруженье и нарядИ незнакомца вид унылый —Все душу странника страшило.Но, трепеща в глуши леснойБлуждать один, путей не зная,Преодолел он ужас свойИ быстрой полетел стрелой,Бег к незнакомцу направляя.170 «Кто б ни был ты, — он так сказал, —Будь мне вожатым, ради бога;Гнав зверя, я с тропы сбежалИ в глушь нечаянно попал;Скажи, где на Якутск дорога?»— «Она осталась за тобой,За час отсюда, в ближнем доле;Кругом всё дичь и лес густой,И вряд ли до ночи глухойУспеешь выбраться ты в поле;180 Уже вечерняя пора…Но мы вблизи заимки 8 скудной:Пойдем — там в юрте до утраТы отдохнешь с охоты трудной».Они пошли. Все глуше лес,Все реже виден свод небес…Погасло дне́вное светило;Настала ночь… Вот месяц всплыл,И одинокий и унылый,Дремучий лес осеребрил190 И юрту путникам открыл.Пришли — и ссыльный, торопливоВошед в угрюмый свой приют,Вдруг застучал кремнем в огниво,И искры сыпались на трут,Мрак освещая молчаливый,И каждый в сталь удар кремняВ углу обители пустыннойТо дуло озарял ружья,То ратовище пальмы 9 длинной,200 То саблю, то конец копья.Глаз с незнакомца не спуская,Близ двери Миллер перед ним,В душе невольный страх скрывая,Стоит и нем и недвижим…Вот, вздув огонь, пришлец суровыйПроворно жирник 10 засветил,Скамью придвинул, стол сосновыйПростою скатертью накрылИ с лаской гостя посадил.210 И вот за трапезою сытной,В хозяина вперяя взор,Заводит странник любопытныйС ним о Сибири разговор.В какое ж Миллер удивленьеБыл незнакомцем приведен, —И кто бы не был поражен:Стран европейских просвещеньеВ лесах сибирских встретил он!Покинув родину, с тоскою220 Два года Миллер, как чужой,Бродил бездомным сиротоюВ стране забытой и глухой,Но тут, в пустыне отдаленной,Он неожиданно, в глуши,Впервые мог тоску душиОтвесть беседой просвещенной.При строгой важности лица,Слова, высоких мыслей полны,Из уст седого пришлеца230 В избытке чувств текли, как волны.В беседе долгой и живойГлаза у обоих сверкали;Они друг друга понималиИ, как друзья, в глуши леснойВзаимно души открывали.Усталый странник позабылИ поздний час, и сон отрадный,И, слушать незнакомца жадный,Казалось, весь вниманье был.240 «Ты знать желаешь, добрый странник,Кто я и как сюда попал? —Так незнакомец продолжал: —Того до сей поры изгнанникЗдесь никому не поверял.Иных здесь чувств и мнений люди:Они не поняли б меня,И повесть мрачная мояНе взволновала бы их груди.Тебе же тайну вверю я250 И чувства сердца обнаружу, —Ты в родине, как должно мужу,Наукой просветил себя.Ты все поймешь, ты все оценишьИ несчастливцу не изменишь…Дивись нее, странник молодой,Как гонит смертных рок свирепый:В одежде дикой и простой,Узнай, сидит перед тобойИ друг и родственник Мазепы! 11260 Я Войнаровский. Обо мнеИ о судьбе моей жестокойТы, может быть, в родной странеСлыхал не раз, с тоской глубокой…Ты видишь: дик я и угрюм,Брожу, как остов, очи впали,И на челе бразды печали,Как отпечаток тяжких дум,Страдальцу вид суровый дали.Между лесов и грозных скал,270 Как вечный узник, безотраден,Я одряхлел, я одичал,И, как клима́т сибирский, сталВ своей душе жесток и хладен.Ничто меня не веселит,Любовь и дружество мне чужды,Печаль свинцом в душе лежит,Ни до чего нет сердцу нужды.Бегу, как недруг, от людей;Я не могу снести их вида:280 Их жалость о судьбе моей —Мне нестерпимая обида.Кто брошен в дальние снегаЗа дело чести и отчизны,Тому сноснее укоризны,Чем сожаление врага.. . . . . . . . . . . . . . .И ты печально не гляди,Не изъявляй мне сожаленье,И так жестоко не буди290 В моей измученной грудиТоски, уснувшей на мгновенье.Признаться ль, странник: я б желал,Чтоб люди узника чуждались,Чтоб взгляд мой душу их смущал,Чтобы меня средь этих скал,Как привидения, пугались.Ах! может быть, тогда покойСдружился бы с моей душой…Но знал и я когда-то радость,300 И от души людей любил,И полной чашею испилЛюбви и тихой дружбы сладость.Среди родной моей земли,На лоне счастья и свободы,Мои младенческие годыРучьем игривым протекли;Как легкий сон, как привиденье,За ними радость на мгновенье,А вместе с нею суеты,310 Война, любовь, печаль, волненьеИ пылкой юности мечты.Враг хищных крымцев, враг поляков,Я часто за Палеем 12 вслед,С ватагой 13 храбрых гайдамаков 14,Искал иль смерти, иль побед.Бывало, кони быстроногиВ степях и диких и глухих,Где нет жилья, где нет дороги,Мчат вихрем всадников лихих.320 Дыша любовью к дикой воле,Бодры и веселы без сна,Мы воздухом питались в полеИ малой горстью толокна. 15В неотразимые наездыНам путь указывали звезды,Иль шумный ветер, иль курган;И мы, как туча громовая,Внезапно и от разных стран,Пустыню воплем оглашая,330 На вражий наезжали стан,Дружины грозные громили,Селения и грады в прах,И в земли чуждые вносилиОпустошение и страх.Враги везде от нас бежалиИ, трепеща постыдных уз,Постыдной данью покупалиУ нас сомнительный союз.Однажды, увлечен отвагой,340 Я, с малочисленной ватагойНеустрашимых удальцов,Ударил на толпы врагов.Бой длился до́ ночи. ПолякиУже смешалися в рядахИ, строясь дале, на холмах,Нам уступали поле драки.Вдруг слышим крымцев дикий глас…Поля и стонут и трясутся…Глядим — со всех сторон на нас350 Толпы враждебные несутся…В одно мгновенье тучи стрелВ дружину нашу засвистали;Вотще я устоять хотел, —Враги все боле нас стесняли,И, наконец, покинув бой,Мы степью дикой и. пустойРассыпались и побежали…Погоню слыша за собой,И раненый и изнуренный,360 Я на коне летел стрелой,Страшася в плен попасть презренный.Уж Крыма хищные сыныЗа мною гнаться перестали;За рубежом родной страныУж хутора 16 вдали мелькали.Уж в куренях 17 я зрел огонь,Уже я думал — вот примчался!Как вдруг мой изнуренный коньОстановился, зашатался370 И близ границ страны роднойНа землю грянулся со мной…Один, вблизи степной могилы, 18С конем издохнувшим своим,Под сводом неба голубымЛежал я мрачный и унылый.Катился градом пот с чела,Из раны кровь ручьем текла…Напрасно, помощь призывай,Я слабый голос подавал;380 В степи пустынной исчезая,Едва родясь, он умирал.Все было тихо… Лишь могилаУныло с ветром говорила.И одинока и бледна,Плыла двурогая лунаИ озаряла сумрак ночи.Я без движения лежал;Уж я, казалось, замирал;Уже, заглядывая в очи,390 Над мною хищный вран летал…Вдруг слышу шорох за курганомИ зрю: покрытая серпяном,Козачка юная стоит,Склоняясь робко надо мною,И на меня с немой тоскоюИ нежной жалостью глядит.О незабвенное мгновенье!Воспоминанье о тебе,Назло враждующей судьбе,400 И здесь страдальцу упоенье!Я не забыл его с тех пор:Я помню сладость первой встречи,Я помню ласковые речиИ полный состраданья взор.Я помню радость девы неясной,Когда страдалец безнадежныйБыл под хранительную сеньСнесен к отцу ее в курень.С какой заботою ходила410 Она за страждущим больным;С каким участием живымМои желания ловила.Я все утехи находилВ моей козачке черноокой;В ее словах я негу пилИ облегчал недуг жестокий.В часы бессонницы моейОна, приникнув к изголовью,Сидела с тихою любовью420 И не сводя с меня очей.В час моего успокоеньяОна ходила собирать.Степные травы и коренья,Чтоб ими друга врачевать.Как часто неясно и приветноНа мне прекрасный взор бродил,И я козачку неприметноДушою пылкой полюбил.В своей невинности сначала430 Она меня не понимала;Я тосковал, кипела кровь!Но скоро пылкая любовьИ в милой деве запылала…Настала счастия пора!Подругой юной исцеленный,С душой, любовью упоенной,Я обновленный встал с одра.Недолго мы любовь таили,Мы скоро жар сердец своих440 Ее родителям открылиИ на союз сердец просилиБлагословения у них.Три года молнией промчалисьПод кровом хижины простой;С моей подругой молодойНи разу мы не разлучались.Среди пустынь, среди степей,В кругу резвящихся детей,На мирном лоне сладострастья,450 С козачкой милою моейВполне узнал я цену счастья.Угрюмый гетман нас любил,Как дед, дарил малюток милыхИ, наконец, из мест унылыхВ Батурин нас переманил.Все шло обычной чередой.Я счастлив был; но вдруг покойИ счастие мое сокрылось:Нагрянул Карл на Русь войной —460 Все на Украине ополчилось,С весельем все летят на бой;Лишь только мраком и тоскойЧело Мазепы обложилось.Из-под бровей нависших сталСверкать какой-то пламень дикий;Угрюмый с нами, он молчалИ равнодушнее внималПолков приветственные клики.Вину таинственной тоски470 Вотще я разгадать старался, —Мазепа ото всех скрывался,Молчал — и собирал полки.Однажды позднею пороюОн в свой дворец меня призвал.Вхожу — и слышу: «Я желалДавно беседовать с тобою;Давно хотел открыться яИ важную поверить тайну;Но наперед заверь меня,Что ты, при случае, себя480 Не пожалеешь за Украину».«Готов все жертвы я принесть, —Воскликнул я, — стране родимой;Отдам детей с женой любимой;Себе одну оставлю честь».Глаза Мазепы засверкали,Как пред рассветом ночи мгла,С его угрюмого челаСбежало облако печали.490 Сжав руку мне, он продолжал:«Я зрю в тебе Украины сына;Давно прямого гражданинаЯ в Войнаровском угадал.Я не люблю сердец холодных:Они враги родной стране,Враги священной старине, —Ничто им бремя бед народных.Им чувств высоких не дано,В них нет огня душевной силы,500 От колыбели до могилыИм пресмыкаться суждено.Ты не таков, я это вижу;Но чувств твоих я не унижу,Сказав, что родину моюЯ более, чем ты, люблю.Как должно юному герою,Любя страну своих отцов,Женой, детями и собоюТы ей пожертвовать готов…510 Но я, но я, пылая местью,Ее спасая от оков,Я жертвовать готов ей честью.Но к тайне приступить пора.Я чту Великого Петра;Но — покорялся судьбине,Узнай: я враг ему отныне!..Шаг этот дерзок, знаю я;От случая всему решенье,Успех не верен, — и меня520 Иль слава ждет, иль поношенье!Но я решился: пусть судьбаГрозит стране родной злосчастьем, —Уж близок час, близка борьба,Борьба свободы с самовластьем!»Началом бед моих былаСия беседа роковая!С тех пор пора утех пропила,С тех пор, о родина святая,Лишь ты всю душу заняла!530 Мазепе предался я слепо,И, друг отчизны, друг добра,Я поклялся враждой свирепойПротив Великого Петра.Ах, может, был я в заблужденье,Кипящей ревностью горя;Но я в слепом ожесточеньеТираном почитал царя…Быть может, увлеченный страстью,Не мог я цену дать ему540 И относил то к самовластью,Что свет отнес к его уму.Судьбе враждующей послушен,Переношу я жребий свой,Но, ах! вдали страны родной,Могу ль всегда быть равнодушен?Рожденный с пылкою душой,Полезным быть родному краю,С надеждой славиться войной,Я бесполезно изнываю550 В стране пустынной и чужой.Как тень, везде тоска за мною,Уж гаснет огнь моих очей.И таю я, как лед весноюОт распаляющих лучей.Душе честолюбивой бремяВести с бездействием борьбу;Но как ужасно знать до времяСвою ужасную судьбу!Судьбу — всю жизнь влача в кручине,560 Тая тоску в душе своей,Зреть гроб в безбрежной сей пустыне,Далёко от родных степей…Почто, почто в битве́ кровавой,Летая гордо на коне,Не встретил смерти под Полтавой?Почто с бесславием иль славойЯ не погиб в родной стране?Увы! умру в сем царстве ночи!Мне так сулил жестокий рок;570 Умру я — и чужой песокИзгнанника засыплет очи!»
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание

Похожие книги

«С Богом, верой и штыком!»
«С Богом, верой и штыком!»

В книгу, посвященную Отечественной войне 1812 года, вошли свидетельства современников, воспоминания очевидцев событий, документы, отрывки из художественных произведений. Выстроенные в хронологической последовательности, они рисуют подробную картину войны с Наполеоном, начиная от перехода французской армии через Неман и кончая вступлением русских войск в Париж. Среди авторов сборника – капитан Ф. Глинка, генерал Д. Давыдов, поручик И. Радожицкий, подпоручик Н. Митаревский, военный губернатор Москвы Ф. Ростопчин, генерал П. Тучков, император Александр I, писатели Л. Толстой, А. Герцен, Г. Данилевский, французы граф Ф. П. Сегюр, сержант А. Ж. Б. Бургонь, лейтенант Ц. Ложье и др.Издание приурочено к 200-летию победы нашего народа в Отечественной войне 1812 года.Для старшего школьного возраста.

Виктор Глебович Бритвин , Коллектив авторов -- Биографии и мемуары , Сборник

Классическая русская поэзия / Проза / Русская классическая проза / Прочая документальная литература / Документальное
Поэзия Серебряного века
Поэзия Серебряного века

Феномен русской культуры конца ХIX – начала XX века, именуемый Серебряным веком, основан на глубинном единстве всех его творцов. Серебряный век – не только набор поэтических имен, это особое явление, представленное во всех областях духовной жизни России. Но тем не менее, когда речь заходит о Серебряном веке, то имеется в виду в первую очередь поэзия русского модернизма, состоящая главным образом из трех крупнейших поэтических направлений – символизма, акмеизма и футуризма.В настоящем издании достаточно подробно рассмотрены особенности каждого из этих литературных течений. Кроме того, даны характеристики и других, менее значительных поэтических объединений, а также представлены поэты, не связанные с каким-либо определенным направлением, но наиболее ярко выразившие «дух времени».

Александр Александрович Блок , Александр Иванович Введенский , Владимир Иванович Нарбут , Вячеслав Иванович Иванов , Игорь Васильевич Северянин , Николай Степанович Гумилев , Федор Кузьмич Сологуб

Поэзия / Классическая русская поэзия / Стихи и поэзия