Избранные произведения

Все было противно, тяжело, жизнь казалась холодной, люди

– бездушными. Муж, занятый своими служебными делами, в

сущности, просто чужой ей человек. И она, хотя благодаря ему и

спаслась от гибели, так как сама не могла и не умела

зарабатывать, но в тяжелые минуты разногласий об этом как-то

забывалось, и она думала только о своем одиночестве,

одиночестве человеческой души, затерявшейся в грубом и

чуждом ей мире.

Послышался звонок, какой-то нерешительный, робкий.

Софья Николаевна с раздражением и страданием оглянулась на

дверь, подождала немного, потом, спустив ноги с дивана, пошла

посмотреть, кто это.

II

Когда она открыла дверь, то увидела перед собой худенькую,

нищенски одетую женщину в смятой, до жуткости смятой,

шляпке, державшейся каким-то торчком на голове, и в

заплатанных грязных простых башмаках.

232

Лицо женщины – бледное, истомленное страданием –

прежде всего бросилось ей в глаза.

Когда она всмотрелась в большие и странно прекрасные

глаза незнакомки, Софья Николаевна вскрикнула, бросилась к

ней на шею, осыпала поцелуями ее бледное, истомленное лицо

и ее полные страдания глаза.

– Ирина! Родная! Это ты?.. Да что же это с тобой! –

восклицала она, втаскивая ее за руки в комнаты.

– Вот видишь?..– сказала пришедшая и развела руками, как

бы показывая себя во всем своем несчастном и

непривлекательном виде.

– Идем же, идем, расскажи все. Боже мой...

Она потащила гостью, сняла с нее жалкую ватную кофтенку,

очевидно, с чужого плеча.

– Может быть, кушать хочешь? Я сейчас... Что же это, боже

мой! – говорила Софья Николаевна.– Покушай сначала, потом

все расскажешь.

Она наскоро подогрела кофе, и, когда странная гостья, держа

чашку красными озябшими руками с черными ободками ногтей,

с жадностью пила, Софья Николаевна сидела на ковре у ее ног и

с нежностью гладила ее руку.

Это был лучший друг ее молодости, единственный друг ее

души, Ирина, тонкая, необыкновенная душа, перед которой

всегда хотелось раскрыть свою душу, женщина с нежнейшим

кротким сердцем, которое, казалось, целиком отражалось в ее

огромных грустных и правдивых глазах.

И вот эта женщина хорошей семьи, знавшая в своей жизни

только любовь со стороны всех окружающих, сидит в

обтрепанном платье, с забрызганной сзади грязью юбкой, как у

проституток низшего разбора, с грязными ногтями, с красными

от мороза руками и, как нищая, с жадностью пьет кофе.

Очевидно, голод ее был так силен, что она в первые

мгновения как-то мало реагировала на слова подруги и только

пила.

Потом глаза ее, потеряв выражение голодной жадности, как

бы вернулись к действительности, и она, отставив чашку,

уронила голову на плечо Софьи Николаевны и заплакала. Потом

рассказала все.

Оказалось, что муж ее, активный белогвардеец, расстрелян, а

сама она, оставшись нищей в полном смысле этого слова,

бежала из Орла в Москву, где два месяца скиталась от одних

233

знакомых к другим, а потом ее стали избегать как человека,

который может подвести под неприятность, и она осталась

совсем на улице без крова и без куска хлеба.

– Сегодня я вдруг узнала, что ты здесь, на последнюю

мелочь получила справку о твоем адресе и пошла. Ты не знаешь,

с каким чувством я шла к тебе... Я боялась, что наша встреча

будет такою, после которой жить будет уже нельзя...

– Как ты могла!..

– Я уже привыкла... Человеческая черствость и эгоизм смяли

меня настолько, что...

Она заплакала и, достав грязный носовой платок, стала

сморкаться.

Софья Николаевна невольно посмотрела на этот платок.

Подруги сидели обнявшись. Одна в шелковом свежем платье,

в тончайших шелковых чулках, видных от приподнявшейся

юбки до самых подвязок из шелковой резины, с бантами.

Другая в старенькой обтрепанной юбке, которая прикрывала

десятки раз заштопанные чулки, с прямыми, давно

нерасчесываемыми волосами и с робким, неуверенным взглядом

нищей, которой дали неожиданно кусок хлеба.

– Но, слава богу, слава богу, что все так кончилось,– сказала

Софья Николаевна.– Когда ты была богата, мне всегда было

досадно, что я ничем не могу тебе отплатить за твое отношение

ко мне и за отношение твоей мамы, которая была для меня

второй матерью, и без вас я, круглая сирота, конечно, давно бы

погибла.

– Ну, довольно обо мне. Я хочу знать о тебе,– сказала Ирина,

улыбнувшись после слез и погладив руку подруги своей грязной

рукой.

Софья Николаевна оживилась. Эта тяжелая повесть утомила

состраданием ее душу. А потом и хотелось рассказать про себя

человеку, который ближе всех понимает и интересуется ею.

– Обо мне?.. Ты видишь, что все хорошо,– сказала Софья

Николаевна, обведя рукой комнату, кабинет мужа, где они

сидели после кофе на диване.

– Мне очень хорошо. Я его люблю. Хотя мы часто

расходимся в отношении к жизни. Он как-то не понимает и не