Читаем Избранные произведения полностью

— Когда как-с… Иной раз ходят тоже по месяцу за расчетом. Опять тоже инженеров в этом винить нельзя. Контора денег не шлет, ну и стой расчет… Много по судам кляуз идет!.. Известно, дело коммерческое… И есть между ними, инженерами, доки, я вам скажу. Другой — такая выжига, такая выжига, что и определить невозможно… Таким лазарем к подрядчику подъедет; на бумаге ему примерно смету выложит, на непредвиденные прикинет, всё так хорошо… И заключит контракт… Смотришь, подрядчик прогорел… Ну, известно, отместку эту он на рабочих выгадывает…

— А как харчи?

— Ну харч тоже всякий бывает, а больше, то бывает плохо… Случалось, что и рыба тухлая, и капуста прокислая… от этого, известно, и болезнь идет; опять же помещение — землянки; сырость это… Мрут довольно…

— А докторов нечто нет?..

— Дохторов? Известно какие дохтора. Лечут. Говорят — тиф. Это кто поглупей из дохторов… А кто посмышленней, тот сам норовит в подрядец вонзиться, либо лесок доставлять, либо песочек возить!.. Соблазнительно всякому…

— И много умирало?..

— Порядочно… Случалось, в лето из двух тысяч рабочих человек сто умирало, царствие небесное! Сказывают, и больше мрут!

— А больницы?

— Кое-где были; на одном участке ничего себе больница была — инженер-то был человек недурной, а то и так мёрли, без больниц…

— Стало быть, рабочим работа на железных дорогах заработки плохие дает?

— Сами рассчитайте. Положим, получил он всё сполна, — это выходит в год рублей двести — самое большое. Да ведь дают-то дают по малости, урывком больше, и он ее, эту малость, что от подачек останется, либо пропьет, либо прохарчит, и кончится так, что как рабочий пришел, так и ушел ни с чем. Штрафы да прогулы!.. прижимка большая!.. Вот оно что-с! Однако, прощения просим… Станция. Надо поглядеть штукатуров… Мы штукатурной работой балуем!

Американец № 2

— Он вас норовит нагреть, а вы его! Он вас, а вы его! Это и называется соорудить железную дорогу!

Так в откровенной беседе, после двух-трех бутылок доброго вина, объяснял мне истинный, по его мнению, смысл железнодорожного дела новый мой знакомый рядчик, из грамотеев, слывший за выжигу и пройдоху.

— И если б только мне когда-нибудь получить концессию, — продолжал он, — ну, самую что ни на есть плюгавенькую, просто совсем ледащую, то я бы-с не одну школу, а хоть десять устроил. А эту что ни есть несообразную газету «Деятельность» в пятидесяти экземплярах мог бы выписывать.

— Отчего ж вы не хлопочете?

— Отчего? Известно дело, оттого, что связей и руки́ нет. Вот отчего. Эх! хотя бы повертеться около, хоть бы ее, ехидную, за хвост подержать, и то бы враз человеком стал!

— Да ведь другие начинали же без ничего?

— Другие!!! Эти другие, милостивый государь, перстом отмечены. Это таланты!.. Гении!.. Будь у меня Шлемкина голова, я бы миллионами, — что миллионами, сотнями миллионов ворочал бы! А то и беда, что я не гений… Я просто выжига подрядчишко… Я — будем говорить просто — рядовой, а не полководец. Я стихоплет, а не поэт… А в таких делах надо быть поэтом, творцом… И Шлемка, в своем роде, Шекспир.

Я несколько усомнился.

— Сомневаетесь! Не удивляюсь, потому вижу, что вы не вдумывались еще в эти вопросы… Вот теперь мы с вами смотрим на эту грязную улицу и видим на ней длинный уличный забор… Что мы с вами из него, из этого полугнилого забора, выжмем? Шиш!.. У нас с вами и в мысли не придет выжать из забора что-нибудь больше шиша!.. А эти, перстом отмеченные, из таких заборов выдавливают рельсы и подвижной состав!.. Понимаете ли музыку?!

— Не совсем…

— Для вас и для меня — это забор, а для него, — не без таинственного благоговения продолжал рассказчик, — для него, говорю, это материал для творчества. Он забор сломал и представляет проект из этого самого, плюгавого, забора соорудить какую-нибудь каверзу в виде бульвара с фонтанами для благочиния. И та́к он этот бульвар опишет, что никто против бульвара устоять не может. Оно, конечно, он смажет — предполагается, на смазку денег раздобыл — а там утверждение, одобрение и субсидия… Бульвар готов, фонтаны бьют, благочиние сохраняется, а у него-то, понимаете, у него — очистилось! Понимаете ли это слово? Очистилось двести тысяч или, может, и больше рублей… Вот вам и забор!!.

Я недоумевал.

— А есть у него двести тысяч, это, значит, у него полсвета! Он их в банки прятать не станет. Шалишь! Знаете ли, что он с ними сделает?

— Не имею никакого понятия.

— Он на эти деньги без мыла вонзится в концессию. Первым делом, он у какого-нибудь подходящего человека на аренду имение возьмет…

— Да разве это выгодно?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза