Избранные произведения

Презрение к чужой жизни, к чужим интересам, давным-давно засвидетельствовано у нас и официальными, и частными исследованиями. Сто́ит только развернуть какие-нибудь «материалы», в которых описывается помещение рабочего люда, чтобы убедиться в важности вопроса, и тем не менее этот «вопрос», как и бесчисленное количество других вопросов, ждет еще своей очереди; в ожидании же мы, время от времени, удивляемся, когда очень уж бьющие факты, вроде пожара на московской фабрике, раскрывают перед нами картину беззащитности во всей своей наготе. Тогда, по обыкновению, мы обрушиваемся на одно лицо, наивно забывая, что факты, являющиеся в судах, — только обостренные явления одного и того же общего порядка. Нам как будто необходимо тяжелое зрелище смерти — и не одной, а многих, как на московском пожаре, — чтобы встрепенуться и ощутить нечто вроде угрызения совести; между тем все наши исследования свидетельствуют, что обстоятельства, обнаружившиеся из дела г. Гивартовского, не суть исключения из общего правила и что являются они на свет божий, при торжественной обстановке суда, только благодаря той или другой несчастной случайности, вызвавшей, как в данном случае, дело о «нарушении 411-й статьи».

Кто обращает внимание на отдел происшествий, тот чуть ли не ежедневно осведомляется о различных случаях увечий, членовредительств, иногда и смерти. Число таких «случаев» представит громадную цифру, хотя, конечно, цифра эта не объяснит дела вполне, так как почти всегда эти происшествия относятся или к «собственной неосторожности», или к «нетрезвому состоянию», или же, наконец, к «воле божией» и никогда — к чужой вине. Можно даже предположить, будто русские — самый неосторожный в мире народ и, притом, обнаруживающий не только равнодушие к потере ног или рук, но и полнейшее презрение к жизни.

Такое, во всяком случае, оригинальное объяснение встречается не только в «Полицейских ведомостях», но и на судах, и бывали примеры, как представители железнодорожных обществ, вспомнив, вероятно, гоголевскую унтер-офицершу, пресерьезно доказывали, что рабочий, потерявший обе ноги, при исполнении своих обязанностей, и искавший вспомоществования, преднамеренно совершил этот «проступок» в видах получения вознаграждения из «общества». Очевидно, никакого вознаграждения давать не следует!

Случаи судебных исков в подобных делах очень редки. Обыкновенно дело кончается полюбовным соглашением; чаще всего — никак не кончается. Получивший увечье делается калекой, и одной нищей семьей в России делается более.

Философское отношение нанимателя к нанимаемым и не менее философское же отношение блюстителей строительного устава к этому самому уставу обнаружились на процессе с достаточной ясностью, пополняя и объясняя одно другим. И жертвой этой домашней философии явился, по обыкновению, тот самый «меньший брат», о котором в последнее время исписывается столько бумаги и поднимается столько вопросов, от имени которого говорят нынче московские публицисты, доказывающие, что «неученье свет, а ученье тьма», восхваляющие его, меньшего брата, в одном случае, и презрительно отрицающие его право на человеческое существование в другом, когда дело касается вопроса о поднятии его благосостояния.

Но слова — словами, а факты — фактами. Факты на суде только лишний раз подтвердили то, что давным-давно известно. Фабрика помещалась в огромном каменном ящике, перегороженном дощатыми стенами и деревянными подпорками; приспособлений никаких; вода проведена только в нижний этаж. Во всех четырех этажах одна лестница, деревянцая лестница, и та, по свидетельству обвинения, крайне плоха. На ней недоставало нескольких ступеней… В таком помещении скучена была масса народу и масса горючего материала.

Но где же был закон?.. Разве он отсутствовал при разрешении постройки такого помещения?..

Нет, закон давал право постройки под непременным условием разных технических соображений, но… лучше послушать, что говорят техники.

Из их слов, несмотря на понятную сдержанность, всё-таки было ясно, что надзора не было никакого, и они сваливали всю вину на владельца фабрики. Владелец, в свою очередь, тоже не считал себя виновным. Никаких требований со стороны блюстителей строительного устава ему не предъявлялось. Он сделал всё, что мог: поставил у входа ручной огнегаситель, провел воду в нижний этаж и исправил пожарную лестницу за три года до пожара. Он не виноват.

Таким образом, ни надзор, ни владелец не виноваты. Остаются виноватыми те, кто жили в этом помещении, то есть рабочие… Я не стану приводить подробности показаний свидетелей; замечу только, что «добровольное согласие о прекращении дела», как выяснилось на суде, покупалось очень дешево, за пятьдесят, сорок рублей, так что прокурор затруднялся, как назвать эти сделки: «возмещением ли убытков или подарками будущим свидетелям»; только во время заседания суда владелец окончательно покончил с гражданскими исками, удовлетворив истцов, согласно требованию их поверенного.