Для Балазара, Иль-Роке, одного уровня было мало. Поверх крыши первого уровня он строил второй, только уже чуть поуже, поверх второго — третий, поверх третьего — четвертый. И еще выше. Но после четвертого ему приходилось вставать. И тебе больше не нужно было нагибаться, чтобы заглянуть внутрь, где ты видел уже не ряды треугольничков, а изумительный, хрупкий и невообразимо прекрасный чертог из алмазных граней. Если смотреть слишком долго, то голова начинала кружиться. Однажды Чими побывал в «Лабиринте зеркал» на Кони-Айленде. Так ощущение было точно такое же. Больше он не ходил туда никогда.
Чими говорил (он был уверен, что никто ему не верит; да и правда всем была до фонаря), что однажды он видел, как Балазар выстроил уже не карточный домик, а карточную башню, которая, прежде чем рухнуть, поднялась на девять уровней. Чими и не подозревал, что всем, кому он об этом рассказывал, было в высшей степени наплевать, поскольку каждый считал своим долгом изобразить искреннее восхищение, ведь Чими был приближенным Папы Босса. Но они бы действительно восхитились, без дураков, если бы Чими нашел слова, чтобы описать эту башню, какая она была стройная и изящная, как она поднималась почти на три четверти расстояния между столом и потолком — кружевная конструкция из дам и валетов, королей, и десяток, и тузов, красная с черным, сложенная из бумажных бриллиантов, стоящая как вызов миру, который вращается во Вселенной, чьи законы и силы хаотичны и несообразны. Башня, которая восхищенному Чими представилась звенящим, точно хрусталь, отрицанием всех несправедливых парадоксов жизни.
Если бы только он знал, как это выразить, он бы сказал:
Балазар знал, как все это будет.
Федералы прищучили Эдди — может быть, прежде всего это он сам сглупил, послав Эдди. Быть может, ему изменили его инстинкты, но парень казался таким примерным, таким правильным. Дядя Балазара, работая на которого Балазар начинал приобщаться к делу, как-то сказал, что из всякого правила есть исключения, кроме одного: «Никогда не доверяй наркоману». Балазар тогда промолчал — не пристало пятнадцатилетнему сопляку раскрывать рот, хотя бы только затем, чтобы с готовностью согласиться, — но про себя подумал, что единственно верное правило, из которого нет исключений, — это то, что существуют правила, к которым это не относится.
Он поставил еще две карты и накрыл их сверху.
Они взяли Эдди, помурыжили и отпустили.
Балазар забрал брата Эдди и все их общие запасы. Так что Эдди придет обязательно… и Балазар его ждал.
Он ждал Эдди к себе, потому что прошло всего два часа, а два часа — это
Его допрашивали в аэропорту, а не на 43-й улице, и это было неправильно тоже. Это значит, что Эдди сумел скинуть большую часть, а то и весь кокаин.
Или нет?
Он думал. Он вычислял.
Эдди вышел из аэропорта через два часа после того, как его сняли с самолета. Два часа. Слишком мало для того, чтобы выжать из него все, что нужно, и слишком долго, чтобы убедиться в том, что он чист, а экипаж поднял ложную тревогу.
Он думал. Он вычислял.
Братец Эдди — безмозглый, как зомби, но сам Эдди парень смышленый. И все еще крепкий. Он бы не раскололся за два часа… если бы только не его брат. Если бы что-то не случилось с братом.
И все же — как обошлось без 43-й улицы? Как обошлось без таможенного фургона, который во всем как почтовый, за исключением решетки на окнах задней двери? Потому что Эдди
Невозможно спрятать товар в самолете.
Невозможно избавиться от него.
Но невозможно и сбежать из некоторых тюрем, ограбить некоторые банки, отвертеться от некоторых приговоров. Однако есть люди, которым это удается. Гарри Гудини выбирался из смирительных рубашек, из закрытых багажников, из гребаных банковских сейфов. Но Эдди Дин — не Гудини.
Или нет?