Избранные произведения. I том

— Да нет, похож, — уверенно отозвался Роланд, когда они вместе подошли к виселице, сжимая в руках куски хлеба. Катберт выглядел как-то растерянно и смущенно.

Они остановились под самой перекладиной, глядя на покачивающееся тело. Катберт чуть ли не с вызовом протянул руку и коснулся одной волосатой лодыжки. Тело закачалось сильнее и повернулось вокруг своей оси.

Потом они быстренько раскрошили хлеб и рассыпали крошки под болтающимися ногами. По дороге обратно Роланд оглянулся. Всего один раз. Теперь их было там несколько тысяч — птиц. Стало быть, хлеб — он понял это, но как-то смутно — был только символом.

— А знаешь, это было неплохо, — сказал вдруг Катберт. — Я… мне понравилось. Правда, понравилось.

Слова друга не потрясли Роланда, хотя на него самого эта казнь не произвела особенного впечатления. Он только подумал, что вполне понимает Катберта. Так что, может быть, он еще не безнадежен, Катберт. Может быть, он и не станет придурочным дипломатом.

— Я не знаю, — ответил он. — Но это действительно было что-то.

А через пять лет страна все же досталась «доброму другу», но к тому времени Роланд уже был стрелком, его отец умер, сам он сделался убийцей — убийцей собственной матери, — а мир сдвинулся с места.

И начались долгие годы далеких странствий.

* * *

— Смотрите. — Джейк указал наверх.

Стрелок запрокинул голову и вдруг почувствовал резкую боль в правом бедре. Он невольно поморщился. Уже два дня они шли по предгорьям. Хотя воды в бурдюках осталось всего ничего, теперь это уже не имело значения. Скоро воды будет много. Пей — не хочу.

Он проследил взглядом за пальцем Джейка: вверх, мимо зеленой равнины на плоскогорье — к обнаженным сверкающим утесам и узким ущельям… и еще выше, к самым снежным вершинам.

В смутной, далекой крошечной черной точке (это могла быть одна из тех крапинок, которые постоянно плясали перед глазами стрелка — только она не плясала и не дрожала, а оставалась всегда неизменной) стрелок распознал человека в черном. Тот карабкался вверх по крутому склону с убийственной быстротой — малюсенькая мушка на громадной гранитной стене.

— Это он? — спросил Джейк.

Стрелок смотрел на безликое пятнышко, что выделывало акробатические номера на отрогах горного хребта, и не чувствовал ничего, кроме какой-то тревожной печали.

— Это он, Джейк.

— Как вы думаете, мы его догоним?

— Теперь только на той стороне. И то, если не будем стоять, тратить время на разговоры.

— Они такие высокие, горы, — сказал Джейк. — А что на той стороне?

— Я не знаю, — ответил стрелок. — И, наверное, никто не знает. Раньше, может быть, знали. Пойдем, малыш.

Они снова пошли вверх по склону. Мелкие камешки летели у них из-под ног, и струйки песка стекали вниз, к пустыне, что распростерлась у них за спиной плоским прокаленным противнем, которому, казалось, нет конца. Наверху, высоко-высоко над ними, человек в черном продолжал свой упорный подъем к вершине. Отсюда нельзя было определить, оглядывался он на них или нет. Казалось, он легко перепрыгивает через бездонные пропасти, без труда взбирается по отвесным склонам. Пару раз он исчезал из виду, но всегда появлялся снова, пока фиолетовая пелена сумерек не скрыла его окончательно. Они разбили лагерь и устроились на ночлег. Почти все это время мальчик молчал, и стрелок даже подумал, уж не знает ли парень о том, что сам он давно уже интуитивно почувствовал. Почему-то он вспомнил лицо Катберта, разгоряченное, испуганное, возбужденное. Вспомнил хлебные крошки. И птиц. «Так вот все и кончается, — думал он. — Всякий раз все кончается именно так. Все начинается с поисков и дорог, что уводят вперед, но все дороги ведут в одно место — туда, где свершается смертная казнь. Человекоубийство».

Кроме, быть может, дороги к Башне. Где ка покажет свое истинное лицо.

Мальчик — его жертва, обреченная на заклание, — с таким невинным и совсем еще детским лицом в свете крошечного костерка, заснул прямо над плошкой с бобами. Стрелок укрыл его попоной и тоже улегся спать.

Глава 3

Оракул и горы

Мальчик нашел прорицательницу, и та едва его не уничтожила.