Избранные произведения. II том

Юрий ГЕРМАН Избранные произведения II том

НАШИ ЗНАКОМЫЕ (роман)

…И, наконец, увидишь ты,

Что счастья и не надо было,

Что сей несбыточной мечты

И на полжизни не хватило.

Что через край перелилась

Восторга творческого чаша,

И все уж не мое, а наше,

И с миром утвердилась связь,

И только с нежною улыбкой

Порою будешь вспоминать

О детской той мечте, о зыбкой,

Что счастием привыкли звать!

А.Блок

Пролог

Ночью семнадцатого января тысяча девятьсот двадцать пятого года в припадке грудной жабы умирал отец Антонины, Никодим Петрович Старосельский, бухгалтер-ревизор акционерного общества «Экспортжирсбыт».

Припадок начался, едва Никодим Петрович заснул, — в полночь. Антонина сбегала за стариком врачом Дорном, привычно и ловко приготовила горчичники, согрела воду, накапала капель в ликерную щербатую рюмочку и села на низенький стул возле кровати.

Непривычно громко громыхали старые стенные часы.

Отец молчал и широко открытыми, испуганными глазами смотрел прямо перед собою на вышитую золотыми тюльпанами, изъеденную молью портьеру. Порою он весь вздрагивал, еще более пугался, силился что-то произнести, но не мог. Дыхание у него срывалось, губы и подбородок синели. Уже перед приходом Дорна Никодим Петрович заставил Антонину нагнуться к самому своему лицу, прикоснулся виском к ее мокрой от слез щеке, замахал сердито рукой и словно бы успокоился.

— Легче, пап? — шепотом спросила Антонина.

Никодим Петрович устало закрыл измученные глаза.

Под утро розовый и седенький Дорн осторожно, как хрупкую, стеклянную вещь, опустил руку Никодима Петровича на одеяло, поправил свое черепаховое пенсне и взглянул на часы.

Было двадцать минут пятого.

— Остановите, Тоня, маятник! — велел доктор.

Часы перестали громыхать.

Антонина вернулась к изножию кровати и, не понимая происшедшего, внимательно, но уже со страхом вгляделась в отца. Тяжелый блеск стекленеющих белков из-под полуопущенных век поразил ее.

— Скончался, — тихо сказал Дорн.

Она все еще не понимала.

— Никодим Петрович умер! — внятно и строго произнес врач. — Слышите, барышня?

— Ага! — растерянно ответила она.

Дорн писал у ломберного столика.

Антонина еще посмотрела на отца, на его странно неподвижную, остывающую улыбку, на его гладкий лоб, на сухие, желтые руки, еще раз увидела стеклянный блеск глаз — и все поняла, но не поверила и во второй раз подошла к кровати.

— Папа, — позвала она тем голосом, которым будила его, когда он спал после обеда, — папа, папа…

Дорн кашлянул и заскрипел стулом.

Она вскрикнула тонким и слабым голосом, потом, прижав руки к груди, пошла в соседнюю комнату, но не дошла, все сразу забыла, закружилась по спальне и упала возле серого мраморного умывальника.

Опустившись возле нее на корточки, старик Дорн дал ей понюхать спирту, расстегнул тугой воротник ее старенького шерстяного платья, бережно спрятал пенсне в футляр и крупными шагами заходил по комнате.

Когда Антонина пришла в себя, Дорн отвел ее, дрожащую, в маленькую кухню, затворил дверь из спальни и принялся хозяйничать короткопалыми красными руками.

В сияющей изразцами кухоньке доктор согрел чай, достал из буфета все съедобное, что там было, накрыл на стол и велел Антонине выпить брому. Она покорно проглотила солоноватое лекарство и молча, вопрошающим взглядом посмотрела на Дорна.

— Ну что? — спросил доктор. — Вот чаю попейте, вам согреться нужно. И поешьте.

— Не хочется…

— А вы через не хочется.

Антонина взяла с тарелки тминную сушку и захрустела ею, но вдруг слезы брызнули у нее из глаз, она закрыла лицо ладонями и громко, горько разрыдалась…

— Я их покупала, — говорила она, захлебываясь слезами, — он велел… он сказал: найди сушек моих и купи, он их очень любит, эти сушки, он их каждый день ест, и, если я позабуду, он сердится, и вот он теперь…

В семь часов утра Дорн поднялся. Повязав шарфом шею и сняв с вешалки шубу, он, покашливая, сказал, чтобы Антонина постучала кому-нибудь из соседей, а то ведь ей одной, наверно, тяжело.

— Тут все чужие, — потупясь, ответила Антонина, — мы ведь с Охты.

— Ну а родные?

— Родных у нас с папой нет.

— Совсем нет?

— Совсем. Тетя Даша два года как умерла. От тифа. А Григория разбойники убили.

— Разбойники, — машинально повторил Дорн и, внезапно раздражившись, спросил: — Позвольте, ну, знакомые есть у вас? У нашего отца знакомые были? Знакомые?

— Да, — ответила Антонина, — у папы есть один — Савелий Егорович, он к папе в шахматы приходит играть… Сослуживец…

— Ну?

— Я только не знаю, где он живет… Подруги у меня есть, — Антонина заспешила, точно испугавшись, что Дорн уйдет, не дослушав, — Аня Сысоева, не знаете? У нее отец тоже доктор, как вы, но только зубной, — не знаете?

— Не знаю, — улыбнулся Дорн.