Избранные произведения. II том

Потом мы три часа просидели у выхода из метро рядом с офисом «Вако»[27], считая проходивших мимо плешивцев. Наша позиция, с которой мы могли видеть головы людей, поднимавшихся и спускавшихся по ступеням лестницы в подземку, позволяла точно определять степень облысения. Мэй называла мне категории: А, Б, В, а я записывал все это в анкетные листы. Было видно, что эту операцию она проделывала уже много раз, — ни разу не запнулась и не поправилась. Девушка быстро и уверенно разделяла прохожих на категории и тихонько, чтобы не привлекать внимания прохожих, называла их мне. Когда мимо проходили сразу несколько лысых, она начинала тарахтеть как пулемет: — А, А, Б, В, Б, А. Один пожилой мужчина элегантного вида (у него была замечательная седая шевелюра), понаблюдав за нами, спросил:

— Позвольте полюбопытствовать: что это вы делаете?

— Собираем данные, — бросил я.

— А для чего? — не отставал он.

— Для социологии.

— А, В, А, — не останавливалась Мэй.

Мужчину мои слова явно не убедили. Он еще какое-то время продолжал смотреть на нас, но в конце концов махнул рукой и ушел.

* * *

Часы на здании универмага «Мицукоси» на другой стороне улицы пробили четыре. Мы закрыли папки и снова направились в «Дэйри Куин» выпить кофе. Хотя работа и не требовала особых затрат энергии, у меня как-то странно затекли плечи и шея. Может, оттого, что мы производили наши подсчеты тайком. От этого я испытывал нечто похожее на угрызения совести. В метро, по пути в офис на Симбаси, я поймал себя на том, что автоматически распределяю всех попадавшихся на глаза лысых по категориям: Б, В… Я чувствовал, что в буквальном смысле дурею от этого, пробовал остановиться, но бороться с инерцией оказалось не под силу. Мы сдали листы в опросный отдел и получили причитавшиеся деньги, кстати, вполне приличные для потраченных времени и сил. Я расписался в ведомости и спрятал деньги в карман. Мы снова вошли в метро, доехали до Синдзюку, пересели там на ветку Одакю и отправились домой. Уже начался час пик, и народу в вагоне было много. Я давно не ездил в переполненной электричке, но особой ностальгии не почувствовал.

— Ничего работенка, правда? — спросила Мэй, стоя рядом со мной в вагоне. — Легкая, и платят нормально.

— Ничего, — согласился я, посасывая лимонный леденец.

— В следующий раз поедем? Туда раз в неделю можно ездить.

— Почему бы и нет?

— Послушай, Заводная Птица, — сказала Мэй после небольшой паузы — с таким видом, будто это только что пришло ей в голову. — Интересно, почему люди так боятся облысеть? Думают, наверное: раз появилась лысина — значит, скоро жизни конец. Вылезают волосы у человека — ему начинает казаться, что вместе с ними и жизнь уходит, что он все быстрее приближается к смерти, к последнему звонку.

Я на минуту задумался над ее словами:

— Да, наверное, кое-кто так считает.

— Ты знаешь, иногда я думаю: что человек чувствует, когда постепенно, понемножку умирает и это тянется долго-долго?

Интересно, что она хотела сказать? Не отпуская поручня, я повернулся и вопросительно посмотрел на нее:

— Постепенно, понемножку умирать… Это как? Что ты имеешь в виду?

— Ну, например… сажают человека в полную темноту одного, есть-пить не дают. Вот он постепенно там и умирает.

— Это жестокая и мучительная смерть! Не хотел бы я так.

— Ну а жизнь сама по себе разве не то же самое, а, Заводная Птица? Ведь мы все заперты где-то во мраке, нас лишают еды и питья, и мы медленно, постепенно умираем. Шаг за шагом… и все ближе к смерти.

— У тебя временами слишком пессимистичные мысли для твоего возраста, — рассмеялся я.

— Песси… какие-какие?

— Пессимистичные. — Я произнес это слово по-английски. — Это когда видишь в жизни только мрачные стороны.

— Пессимистичные, пессимистичные… — Девушка несколько раз повторила это слово, а потом пристально и сердито взглянула на меня: — Мне еще только шестнадцать, и жизни я как следует не знаю. Но могу точно сказать одно: если у меня пессимистичные мысли, тогда непессимистичные взрослые — просто идиоты.

Глава 10

Легкая рука Смерть в ванне • Посланец с прощальным подарком