Избранные произведения. II том

— Возможно, к этому постепенно привыкаешь, если живешь бок о бок. Но когда эта реальность внезапно врывается в объектив, выглядит она гротескно. Понимаю, что в мире найдется немало поклонников такого рода гротеска, но я не из их числа. Меня при виде этого охватывало мучительное чувство, становилось трудно дышать. В общем, после недели подглядывания я решил это прекратить. Снял с фотоаппарата объектив и вместе со штативом убрал в шкаф. Устроился у окна и стал смотреть на окна ее квартиры. Чуть выше ограждения внешнего поля, примерно посередине между правым и центральным игроками, горел ее огонек. Глядя на него, я смог проникнуться добрыми чувствами к повседневной жизни людей. Пусть так. После недели наблюдений я понял, что у нее нет постоянного парня. Еще не поздно стереть кое-что из памяти и вернуться к прежнему состоянию. Завтра же назначить ей свидание, и, если все получится, мы станем встречаться. Однако на деле все оказалось не так просто — я уже не мог не подглядывать за ней. Завидев бледный огонек в квартире по ту сторону бейсбольного поля, я ощущал все нарастающую жажду приблизить его и препарировать на фрагменты. Как язык постепенно наливается во рту, пока не наступает удушье, так и моя жажда — я не в силах был с ней совладать. Даже не знаю, как сказать… это было такое сексуальное и в то же время антисексуальное ощущение. Агрессия внутри меня, словно жидкость, сочилась наружу сквозь поры. Думаю, никому не под силу с этим справиться. Я и не подозревал, что во мне таится такая агрессия.

Итак, я снова достал из шкафа объектив со штативом и, установив на прежнем месте, продолжил наблюдение за ее квартирой. Не делать этого я не мог. Следить за ее жизнью словно стало одной из функций моего организма. Как подслеповатый человек, боящийся снять очки, или киношный убийца, который не в состоянии расстаться с оружием, я не мог существовать вне пространства ее жизни, ограниченного видоискателем.

Постепенно я начал терять интерес ко всему вокруг. Почти не появлялся в университете и в клубе. Теннис, мотоцикл, музыка — все, что раньше занимало меня, теперь становилось все более безразличным, я практически перестал видеться с друзьями. Клуб я не посещал из-за того, что встречи с ней становились для меня все тягостнее. К тому же я боялся, что однажды она при всех ткнет в меня пальцем и скажет, что все знает. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что в действительности это невозможно: если бы она заметила мои действия, прежде всего занавесила бы окно плотной шторой. Тем не менее я все чаще видел кошмарный сон: мой аморальный поступок (а это был именно аморальный поступок) раскрыт, и я, презренный всеми, изгнан из общества. Я не раз просыпался в поту от этого видения. В итоге почти забросил университет.

Я совершенно перестал следить за собой. По натуре очень аккуратный, я изменился, подолгу носил одни и те же вещи, пока они не превращались в тряпку. Я практически не брился, не заглядывал в парикмахерскую. В квартире воняло, как в сточной канаве. Словно сугробы, повсюду высились груды пивных банок, пустых упаковок от лапши быстрого приготовления, затушенных как попало окурков, и посреди всего этого я продолжал вести слежку. Так прошло три месяца, наступили летние каникулы. Едва дождавшись каникул, она уехала к родителям на Хоккайдо. Я неотступно следил в объектив, как она укладывает в чемодан книги, тетради, одежду. Вот она выдернула из розетки шнур холодильника, перекрыла газ, проверила, закрыты ли окна, сделала несколько телефонных звонков и покинула квартиру. С ее уходом мир опустел. С ее уходом не осталось ничего. Она унесла с собой все, в чем нуждался этот мир. Я опустел. Ни разу в жизни я не чувствовал такой пустоты. Мне казалось, что кто-то сгреб в охапку несколько торчащих из моего сердца проводов, дернул их что есть мочи и вырвал с корнем. Меня подташнивало, я ни о чем не мог думать. Каждое мгновение я ощущал одиночество, каждое мгновение чувствовал, как меня уносит печаль.

Вместе с тем в глубине души я успокоился. Наконец-то я освободился. Благодаря ее исчезновению смог самостоятельно выбраться из ужасной трясины. Еще несколько дней после ее отъезда я пребывал в полном смятении, раздираемый жаждой снова и снова наблюдать за ее увеличенной жизнью, с одной стороны, и чувством освобождения — с другой. По прошествии этих нескольких дней я немного пришел в себя. Помылся, сходил в парикмахерскую, убрал квартиру, постирал. Я постепенно возвращался к себе. Увидев, насколько просто далось мне это возвращение, я даже перестал себе доверять: где я настоящий?!

Я засмеялся и сцепил руки на коленях.

— Все лето я занимался. Из-за длительных прогулов моя судьба висела на волоске. Компенсировать прогулы можно было, только получив высокую оценку на экзамене за первый семестр после каникул. Я готовился к экзамену у родителей, практически не выходил из дома. За делами я постепенно забыл о ней. На исходе летних каникул я обнаружил, что уже не так сильно влюблен в нее, как раньше.