Избранные произведения. II том

Однако перед турникетом на станции Мусасикоганэи я обнаружил, что потерял свой билет в электричке. Перерыв все, что можно, я так и не смог его найти. Он как будто провалился во временную дыру. Наверное, вы удивитесь, как же можно потерять билет всего за одну остановку. А может, и не удивитесь (я ведь часто теряю билеты). Однако служащий станции Мусасикоганэи совершенно не хотел верить, что я приехал с Кокубундзи.

— Послушайте, господин пассажир, все, кто теряет билеты, говорят, что сели на предыдущей станции. Это просто раздражает, — неприязненно сказал он мне с таким выражением на лице, словно ему на ужин подали тарелку с горкой мелко нарезанной газеты; а я ведь действительно сел на станции Кокубундзи, чтобы съездить за хлебом.

За следующие двадцать лет со мной приключались разные неприятные истории. Бывало так тяжело, что и заснуть не мог. Но я почти все уже забыл. Думаю, и дальше буду забывать. Ведь это ничто по сравнению с тем приятным осенним утром на станции Мусасикоганэи, когда мне не поверили, что я потерял билет, хех.

Лгунишка Николь

Лгунишка Николь жила в районе Дзингумаэ Нитёмэ. Иногда заходила ко мне в гости. Кто ей дал такое прозвище, я не знаю, но все соседи называли ее «лгунишкой Николь». Николь-то Николь, а на самом деле от макушки до пяток она была японкой. Почему ее стали так называть, я не знаю. Как бы там ни было, Лгунишка Николь и правда ловко привирала. Понимая, что она врет, все окружающие попадались на ее обман. Это невероятный талант. У меня бы так не получилось.

В прошлом месяце она зашла ко мне и сказала, что хочет мне открыть свой большой секрет. А затем выпалила с серьезным видом:

— По правде говоря, у меня от рождения три груди.

Я подумал, что это наверняка враки. Ведь передо мной — Лгунишка Николь. Да и я ведь не такой дурак.

— Ого, какой ужас, — парировал я как ни в чем не бывало.

— Я не вру, — сказала Лгунишка Николь и захныкала. — Это правда. У меня три груди. А у всех остальных людей — только по две.

— Это правда, — сказал я. Затем бросил взгляд на ее грудь. Насколько я мог разглядеть через белую блузку, под ней было всего две груди.

— Третья совсем маленькая, — объяснила мне Лгунишка Николь. — Она как раз немного торчит посередине. На ней и сосок есть. Я не вру. Мне так неловко, но вам я готова ее показать. Поэтому дайте мне десять тысяч иен.

С самого начала я понимал, что это ложь, но мне было любопытно, как она выкрутится, сочинив такую смелую историю. Я решил, что десять тысяч того стоят. Пару дней назад мне как раз заплатили гонорар.

— Ладно, если и правда покажешь, дам тебе десять тысяч.

— Мне так неловко. Вы не могли бы выключить свет? — сказала она и покраснела.

Я выключил свет в прихожей. Был уже вечер, темнело, но разглядеть, две у нее там или три груди, наверное, можно. Лгунишка Николь медленно расстегнула пуговицы, а потом быстро распахнула блузку и опять запахнула. Вроде бы между чашечек лифчика мелькнул какой-то бугорок. Но мне показалось — из папье-маше.

— Я не очень рассмотрел. Можно еще раз и помедленнее? А то не заплачу, — недовольно сказал я.

Лгунишка Николь вдруг повалилась на пол и зарыдала в голос.

— А-а-а, значит, и писателям нельзя доверять. Какая же я дура! Открыла свой самый постыдный секрет, а он нарушил обещание. Лжец, лжец. Извращенец. Подонок.

Тут весьма некстати пришел почтовый курьер Ямато Куронэко с посылкой, поэтому пришлось дать ей десять тысяч. Не мог же я допустить, чтоб она и дальше орала у меня под дверью. Но это было папье-маше, точно.

Ярко-красная горчица

Подумав, что самое время размять матери плечи, я вышел на залитую солнцем веранду, но матери там не обнаружил. Лишь в саду смеялась ярко-красная горчица. На веранде валялась только плоская подушка.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха, — в голос смеялась горчица. Такой смех, будто читала слог «ха», написанный в ряд.

Я огляделся, но матери нигде не было видно.

— Мама! — крикнул я громко.

Мне, однако, никто не ответил.

А горчица смеялась себе дальше:

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.

— Где моя мама? — строго спросил я у горчицы с веранды.

Но ярко-красная горчица ничего не могла ответить. Она хохотала:

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.

— Эй, ты же наверняка знаешь, где моя мама. Она ждала меня здесь, на веранде, пока я не приду помассировать ей спину. У нее больные ноги, и далеко уйти она не могла. А ты все это время была здесь, значит, видела, куда подевалась моя мама. Хватит ржать, немедленно отвечай. Некогда мне тратить на тебя время.

— Ха-ха-ха-ха, — засмеялась горчица еще громче. — Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.

— Неужели ты съела мою маму? — с тревогой спросил я.

— Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха, — только и ответила горчица, разразившись очередным приступом безудержного смеха.

Я никак не мог понять, что смешного она увидела. Но тут мне и самому стало смешно. Невольно дрогнули щеки, а губы сами собой растянулись в улыбку.

— Ты что, правда съела мою маму? — спросил я, давясь от смеха, а затем расхохотался по-настоящему. — Ха-ха-ха-ха, — смеялся я так, словно читал слог «ха».