Избранные произведения. II том

А дочь, которой через несколько дней должно было исполниться двадцать шесть лет, спросила:

— А стена все еще стена или уже нет?

— Я не могу понять, — ответила Ребекка. — Такое впечатление, что они открыли границу по ошибке.

— Давайте выйдем и посмотрим, что творится на улицах, — предложил Валли.

* * *

Лили, Каролин, Вернер и Карла регулярно смотрели «Итоги дня» на А-эр-де, как и миллионы людей в Восточной Германии. Они думали, что им говорят правду, в отличие от контролируемых государством передач, где показывали мир фантазий, в который никто не верил. И все же они были озадачены малопонятной новостью, переданной в восемь часов.

— Так открыта ли граница или нет? — спросила Карла.

— Этого не может быть, — произнес Вернер.

Лили встала.

— Я пойду посмотрю.

В итоге пошли все четверо.

Как только они ступили за порог дома и вдохнули холодный ночной воздух, они почувствовали в атмосфере эмоциональный заряд. Улицы Восточного Берлина, тускло освещенные желтыми лампами, были непривычно заполнены людьми и машинами. Все устремились в одном направлении — к стене, в основном группами. Некоторые молодые люди вытягивали руку вперед с поднятым вверх большим пальцем, прося подвезти, что считалось преступлением, за которое их могли бы арестовать неделю раньше. Люди спрашивали у прохожих, что они слышали, правда ли, что они сейчас могут отправиться в Западный Берлин.

— Валли в Западном Берлине, — сказала Каролин Лили. — Я слышала по радио. Должно быть, он приехал повидаться с Алисой. — Она задумалась и добавила: — Надеюсь, они нравятся друг другу. Семья Франков пошла на юг по Фридрих-штрассе, пока они не увидели на некотором расстоянии мощные прожектора КПП «Чарли», целый огороженный квартал от Циммер-штрассе на коммунистической стороне до Кох-штрассе, свободной территории.

Подойдя ближе, они увидели, что люди выходят из станции метро «Штадтмитте» и толпа разрастается. На улице также вытянулась вереница машин, их водители явно сомневались, можно ли подъехать к КПП или нет. Лили почувствовала атмосферу праздника, хотя праздновать, собственно, было нечего. Как она могла судить, проходы в стене оставались закрытыми.

Многие люди держались на некотором расстоянии от территории, освещаемой прожекторами, боясь показывать свои лица. Кое-кто осмеливался подойти ближе, совершая тем самым преступление, которое квалифицировалось как «неоправданное проникновение в пограничную зону», и рискуя быть арестованным и приговоренным к трем годам в трудовом лагере.

Улица сужалась ближе к КПП, и толпа уплотнилась. Лили и ее родные протолкнулись вперед. Перед собой в ярком свете ламп они увидели красно-белые ворота для пешеходов и машин, лениво прохаживающихся пограничников с автоматами, помещения таможни и наблюдательные вышки, возвышающиеся надо всем этим. Внутри остекленного командного пункта разговаривал по телефону офицер, отчаянно размахивая руками. Налево и направо от КПП по Кох-шрассе в обоих направлениях тянулась ненавистная стена. Лили почувствовала противный спазм в животе. Это было сооружение, которое на полжизни раскололо ее семью, почти ни разу не соединявшиеся. Она ненавидела стену даже больше, чем Ганса Гофмана.

— Кто-нибудь пытался пройти на другую сторону? — громко спросила Лили.

Женщина, стоящая рядом с ней, сердито отозвалась: Они не пропускают. Говорят, что нужна виза из полиции. Я ходила в полицию, и они ничего об этом не знают.

Месяц назад эта женщина пожала бы плечами на эту типичную бюрократическую неразбериху и ушла бы домой, но сегодня дела обстояли иначе. Она все еще находилась здесь, недовольная, и протестовала. Домой никто не уходил.

Люди вокруг Лили начали скандировать: «Открывайте! Открывайте!»

Когда они начали протискиваться назад, Лили показалось, что она слышит скандирование с другой стороны. Она напрягла слух. Что они выкрикивают? И она разобрала: «Идите к нам! Идите к нам!» Она поняла, что западные берлинцы, должно быть, тоже собираются у КПП.

Что теперь будет? Чем все это закончится?

По Циммер-штрассе к КПП подъехала вереница из полдюжины фургонов, и из них вышли 50–60 пограничников.

Вернер, стоящий рядом с Лили, мрачно сказал:

— Подкрепление.

* * *

Взволнованные и напряженные, Димка и Наталья сидели на черных кожаных стульях в кабинете Горбачева. Его стратегия, позволяющая восточноевропейским сателлитам идти своей дорогой, привела к острейшему кризису. Это могло быть либо опасно, либо безнадежно. Возможно, и то и другое.

Для Димки вопрос, как всегда, заключался, в каком мире будут расти его внуки. Григорий, его сын от Нины, уже был женат. Дочь Димки и Натальи — Катя училась в университете. В ближайшие несколько лет у них, вероятно, будут дети. Что для них уготовило будущее? Действительно ли покончено со старомодным коммунизмом? Димка пока этого не знал.

Он сказал Горбачеву:

— Тысячи людей собираются у контрольно-пропускных пунктов у Берлинской стены. Начнутся беспорядки, если восточногерманское правительство не откроет ворота.