Избранные произведения. II том

— Но все говорят, что войны не будет, кому нужна эта Сербия!

— Не будет сейчас — начнется позже. Но даже если вообще не начнется — достаточно одной угрозы…

Столик украшала кружевная салфетка, и Мод, нервно ее теребя, рвала дорогое кружево. Не один час придется повозиться, чтобы ее починить, мелькнуло в голове у Этель.

— Если бы Вальтер женился на англичанке, — продолжала Мод, — никто в немецком Министерстве иностранных дел не мог бы ему доверять.

Этель налила кофе.

— Если господин фон Ульрих действительно вас любит, он бросит эту работу, — сказала она, подавая Мод чашку.

— Но я не хочу этого! — Мод перестала терзать кружево и отпила кофе. — Я не желаю быть человеком, погубившим его карьеру! Что у нас будет за семья после этого?

Он мог бы сделать карьеру в другой сфере, подумала Этель, и если бы он действительно любил Мод, так бы и поступил. Но потом она вспомнила о человеке, которого любила сама, и о том, как быстро прошла его страсть, когда стала мешать. «Лучше уж мне держать свое мнение при себе, — решила она, — ведь я ни черта в этом не понимаю…»

— И что же он вам ответил? — спросила Этель.

— Я с ним не говорила, я написала письмо. И перестала ходить в те места, где могла его встретить. Тогда он начал приходить к нам домой, и мне стало так неловко все время говорить слугам, что меня нет дома… что я приехала с Фицем сюда.

— Но почему бы вам не поговорить с ним?

— Потому что я знаю, что произойдет. Он меня обнимет, поцелует — и я сдамся.

Как мне это знакомо, подумала Этель.

Мод вздохнула.

— А вы сегодня какая-то тихая, Уильямс. Наверное, у вас и своих неприятностей достаточно… Вашим бастующим тяжело приходится?

— Да, госпожа. Весь город на голодном пайке.

— А детей шахтеров вы продолжаете кормить?

— Каждый день.

— Хорошо. Мой брат великодушный человек.

— Да, госпожа, — ответила Этель, но про себя прибавила: «Когда ему это удобно».

— Ну что ж, возвращайтесь, пожалуй, к работе. Спасибо за кофе. Наверное, я уже надоела вам со своими проблемами…

— Пожалуйста, не говорите так! — воскликнула Этель, порывисто сжав ее руку. — Вы ко мне всегда были добры… И мне страшно жаль, что так вышло с господином Ульрихом… Но я надеюсь, что вы и дальше будете говорить со мной обо всем, что вас тревожит.

— Вы тоже добры ко мне… — На глаза Мод вновь набежали слезы. — Спасибо, Уильямс, большое спасибо! — Она быстро пожала руку Этель.

Забрав поднос, Этель вышла. Когда она вошла на кухню, дворецкий Пил спросил:

— Вы что, провинились?

«Вы себе не представляете, как», — подумала Этель.

— А почему вы спрашиваете? — поинтересовалась она.

— Его светлость желает вас видеть в библиотеке в половине одиннадцатого.

Значит, разговор официальный, подумала Этель. Может, так и лучше. Их будет разделять стол, и у нее не возникнет искушения броситься ему на шею. И будет легче сдержать слезы. Она должна быть спокойной и бесстрастной. От этого разговора зависит вся ее дальнейшая жизнь.

Этель вернулась к своим обязанностям. Она будет скучать по Ти-Гуину. За проведенные здесь годы она полюбила элегантную старинную мебель. Одно за другим она узнавала и запоминала незнакомые названия: дрессуар, геридон, жирандоль. Вытирая пыль и полируя до зеркального блеска, она рассматривала инкрустации, фестоны, розетки, ножки мебели в виде львиных лап на шаре. Иногда кто-нибудь, например Пил, говорил ей: «Это из Франции, эпоха Людовика Пятнадцатого…» — и со временем она стала понимать, что каждая комната отделана и обставлена в определенном стиле: барокко, неоклассицизм, готика. Никогда больше ее не будет окружать такая мебель.

Через час она вошла в библиотеку. Стоявшие там книги были собраны предками Фица. Ее теперь редко посещали: Би читала только французские романы, а Фиц вообще не читал. Иногда сюда заходили гости — посидеть в тишине и покое или поиграть в шахматы из слоновой кости, стоявшие на столике посреди комнаты. Сегодня утром по ее распоряжению шторы были лишь слегка приоткрыты, чтобы защитить комнату от жаркого июльского солнца и сохранить прохладу. Поэтому в библиотеке было сумрачно.

Фиц сидел в зеленом кожаном кресле. К удивлению Этель, здесь же находился Альберт Солман в черном костюме и рубашке с воротником-стойкой. По образованию юрист, Солман был управляющим делами. В его ведении находились все деньги Фица, он контролировал поступления от «Кельтских минералов» за уголь, занимался счетами и выдавал жалованье слугам. Он же занимался арендой земли и другими договорами, а порой подавал в суд на тех, кто пытался обманывать Фица. Этель с ним уже встречалась, и этот мистер всезнайка ей не нравился. Может быть, таковы все представители его профессии, этого она сказать не могла — он был единственным известным ей законником.

Фиц поднялся.

— Я ввел в курс дела мистера Солмана, — неловко сказал он.

— Зачем? — спросила Этель. То, что Фиц рассказал о ней своему поверенному, выглядело как предательство.

Редкое зрелище — Фицу стало стыдно!

— Солман изложит вам мое предложение, — пробормотал он и бросил на нее жалобный взгляд, словно умоляя не усложнять его положение.