Я ни о чем не спросил Реджи, просто стоял там и наблюдал, как он выписывает детали в верхнем левом углу — один темный мазок поверх другого, образы, которые я едва мог различить: Король с чуть светящимся циферблатом вместо лица (стрелки на нем показывали без минуты полночь), подле него Стеклянная Королева, черная и блестящая, а на зубцах ее короны, словно звезды, мерцают искорки света; позади них и чуть ниже, в середине картины зловещий Человек с Сотней Ножей (они крепились к двум поясам, напоминавшим патронташ) собирает свои войска в Чаще Лезвий.
На этой картине было много чего еще, но я не могу ни объяснить это, ни описать. Там изображался целый мир, гораздо более реальный для меня тогда, чем полузабытый сон об улицах, школах, барах, универмагах и прочем.
Я понял окончательно и бесповоротно, осознал всем своим существом, что Реджи Грэм всегда был гением из числа тех, кто призван пробуждать нас для настоящего мира, истинного царства, и, поскольку ему это удалось, больше ничто не имеет значения и никогда не будет иметь значения.
Так мне хотелось бы верить. Но помните: это все домыслы и ложь.
Какой я после этого сумасшедший? Может, и сумасшедший, ведь я не сказал: «Эй, Реджи, погоди-ка, это ж ты сам уже совсем слетел с катушек. Втащил меня в это… или врисовал? Врисовал в рисунок (уловили шутку?) — в свой личный психопатический вымышленный мир». Возможно, иные измерения и миры и существуют, но он же не рассчитывал, что я поверю, будто там живут стеклянные люди, встречаются волшебные королевства, чащи с листьями-лезвиями и создания, напоминающие шахматные фигуры, эдакая помесь «Алисы в Стране чудес» и «Властелина Колец» под кислотой и с (как мне скоро предстояло выяснить) существенным садомазохистским подтекстом?
Нет, я просто стоял там, а Реджи все объяснял и объяснял, с такой страстью, так убедительно, что я чувствовал, будто сам тысячу лет прожил в мире Черного Стекла и лишь иногда в неприметном обличье выбирался в мир света, чтобы завербовать нового, не обязательно горбатого помощника (элементы питания не прилагаются).
Но кто знает, разве не может абсолютный гений быть абсолютно сумасшедшим?
В это я не верю. Ни во что это не верю.