Избранные произведения. II том

Он поставил для меня пластинку, и я услышал странный потусторонний голос:

— Ньярланотхепу, Могущественному Посланнику, должно поведать обо всем. И Он облечет себя в подобие людей, надев восковую маску и одеяние, что скроет его, и снизойдет из мира Семи Солнц, дабы осмеять…[3]

Я ничуть не удивился, узнав свой голос.

Уилмарт/Лавкрафт не обратил никакого внимания.

Внезапно мы перескочили вперед. Я оказался в доме Экли. Уилмарт/Лавкрафт беседовал с Экли, который сидел в кресле напротив, накрытый огромным халатом. Экли описывал Юггот^{76} и огромные города из черного камня. Через какое-то время Уилмарт/Лавкрафт отправился спать, и его место занял я.

— И что же вы ищете? — спросил Экли своим странным надтреснутым голосом.

— Да ничего особенного, — ответил я. — Просто мне всегда было любопытно — ну, всем нам, — кто вы такой на самом деле. Под маской. Кто вы? Кто-то из Грибов? Или Ньярлатхотеп?

— А вы сами взгляните.

Я протянул руку и снял маску. Под ней оказался Лавкрафт.

— Ну конечно, кто же еще, — сказал он.

Мне никогда не нравился Кларк Эштон Смит. Да, он хороший писатель, но его книги мне не импонировали. Лавкрафта, Говарда и Смита называли «тремя мушкетерами» журнала «Weird Tales», однако же любимцами читающей публики были не они, а Сибери Квинн^{77}. Иллюстрации к произведениям Лавкрафта ни разу не появлялись на обложке журнала, — видимо, Маргарет Брандидж^{78} была не в состоянии изобразить Ктулху, а полураздетые девы в беде в рассказах Лавкрафта не фигурировали. Иначе он прославился бы гораздо быстрее.

Следующие несколько дней были очень странными.

Разумеется, на операцию я не явился. Один раз позвонил доктор Лайонс, требуя объяснений — куда я пропал и в чем дело. Больше он не звонил. Да и вообще никто не звонил. Время от времени я проверял, работает ли телефон, но все было в порядке.

Я перестал проверять телефон, когда вместо длинного гудка в трубке раздался низкий гортанный голос: «Глупец! Уоррен мертв!»^{79}

Потом началась сумятица снов. Иногда они снились мне, когда я спал. Иногда — когда бодрствовал. Невольно вспоминались прочитанные истории, где о реальности снов известно всем, кроме того, кому они снятся. В «Кладбище домашних животных» главный герой (не помню, как его зовут, в фильме его играет Дейл Мидкифф; кстати, неплохой фильм, бывали экранизации Кинга и похуже) прогуливается ночью с призраком мертвого студента. Студент ведет его по тропе к кладбищу домашних животных и предупреждает его не заходить за ограду. Тут сразу можно вывешивать яркий неоновый знак «Территория вендиго-зомби». И, проснувшись, герой с удивлением обнаруживает, что ноги у него заляпаны грязью. Когда я это читал, то не испытывал ни малейшего страха. Разумеется, сны реальны. Они всегда реальны. А тогда я только подумал: «Ну вот, теперь ему придется отмывать всю эту грязь».

Сны. Приходит время, когда реальными остаются только сны. В снах нет рака, есть только чудовища, боги, демоны, гулы и то, что можно схватить и удержать. То, с чем можно сражаться и победить. А как ухватишь рак?

Вскоре я перестал есть. Непонятно, почему я раньше до этого не додумался. Вкуса еды я давно не разбирал, ощущал только медь во рту. Лавкрафт меня поддержал. Мы вели долгие беседы, лишь изредка прерывались, когда что-то кралось по лесу или в стенах. Я продолжал принимать смесь трав и витаминов с добавками таблеток доктора Лайонса до тех пор, пока не исчерпал все запасы. Время от времени появлялись гончие псы Тиндала^{80}, а как еда закончилась — перестали. Ултарские кошки^{81} в гости не заглядывали, предпочитая оставаться на Луне.

— Я умираю? — спросил я Лавкрафта.

— Может быть. Кто знает? Что такое смерть? Я понятия не имею.

— Но ты же умер.

— Неужели?

Я наконец-то отыскал в «Пиратах-призраках» то место, о котором говорил Лавкрафт.

На корабле завелись пираты-призраки, которые умыкали матросов. В тумане за кораблем шли призрачные суда. Рассказчик пытается объяснить, что происходит:

«…если бы где-то поблизости от нас в «перегородке» между мирами^{82} не зияла изрядная брешь, мы бы не могли ни видеть наших соседей, ни ощущать их присутствие. То же самое относится, вероятно, и к ним: при обычных условиях они не видят нас и не могут вторгаться на наш план бытия, но чем больше изъянов в окружающей нас атмосфере, тем реальнее для нас они становятся. Или, лучше сказать, тем сильнее становится наша способность воспринимать их как материальные объекты. Вот и все, яснее объяснить не могу».