Избранные произведения. II том

Проснулся я в своей постели, но как туда попал, я не помнил. Что бы я уж там ни заглотил вместе с загадочной «травкой» сморщенного гнома, зелье явно подействовало. Горло всё еще горело, и мозг — тоже. В закоулках разума маячили тени жутких воспоминаний — призраки, которых умом объять не дано. Заслышав под окнами спальни какой-то странный звук, я с усилием поднял онемевшее тело с постели, пошатываясь, добрел до окна и выглянул наружу. В ночи виднелись темные дубы отдаленной рощи и, как мне показалось, фрагмент озаренного лунным светом пруда. А еще — танцующая тень. Тень была одета в черное развевающееся платье, но нагие руки и лицо словно бы впивали разлитый повсюду лунный свет. Прохладный воздух давил на стекло; я открыл окно и высунулся наружу, в сторону рощи. Мой свежий шрам защипало от холода; в голосе ветра я вроде как расслышал колыбельную плясуньи. Это Пера? Она тоже вкусила наркоты и теперь безрассудно резвится там под кайфом, в холодной ночи, пока гроза набирает силу? Капли дождя упали мне на лицо. Я отыскал куртку и вышел из дома.

Я пересек пустынную грунтовку, вступил под сень рощи и направился к танцовщице. Сперва я не понял, что не так с ее лицом, но затем осознал: да на ней же маска, та самая, которую держала в руках женщина на фотографии, основанной на рисунке Климта «Трагедия». Ее шея и руки были обведены золотом, плоть казалась полупрозрачной. В шуме дождя и ветра я слышал, как она тихонько напевает мелодию, напомнившую мне Малера^{124}, одного из любимых композиторов матери. Грозовые облака застлали сиявшую еще недавно луну, и однако ж видел я на диво четко: мне еще показалось странным, что одежды женщины не вымокли насквозь и с белой как смерть маски не капает вода. Словно почувствовав, что за ней наблюдают, плясунья застыла неподвижно лицом ко мне, прикрывая ладонями промежность.

Я направился к ней, не сводя глаз с маски, — одна только маска и казалась в ней реальной и осязаемой. Я не понимал, как это мне удается смутно различать деревья и кусты позади нее, почему я вижу сквозь нее. Я уже подошел почти вплотную, я потянулся к маске, к ее глазам навыкате и широкому круглому рту. Нежная полупрозрачная ручка легла в мою и словно бы слилась с моей кожей. Вместе мы взялись за край маски и сняли ее. Я зажмурился: нечто плотное, но мясистое легло мне на лицо.

И тут маску с меня грубо сорвали. Передо мной, держа личину в левой руке, стоял нахмуренный «Иисус».

— Филипп, — произнес я, вспомнив его настоящее имя, и заозирался. — А где Пера?

— В доме, где полагается быть и тебе. По ночам мы в лес не выходим.

— Глупости, она только что была здесь, вот с этой штуковиной на лице.

— Нет. — Филипп швырнул маску в озеро; она мгновение покачалась на воде и канула в глубину. — Возьми меня за руку.

— Э, давай-ка без нежностей, чувак.

— За руку! — приказал Филипп.

Я ухватился за протянутую мне руку и поморщился: пальцы его стиснули мою ладонь мертвой хваткой. Мне так хотелось задержаться, заглянуть в заводь, но мой похититель с силой потянул меня за собою из рощи, под дождь, через дорогу, и наконец втащил в старый мотель. Мы остановились у двери, испепеляя друг друга взглядами.

— Генри, ступай в постель.

— А за Перой ты разве не сходишь? Она ж там насмерть простудится. Да ты наверняка ее видел, она стояла передо мною, рядом с прудом.

— Это была Альма. А теперь спать.

— Блинский нафиг, ты мне не мамочка. Кто такая Альма? — (Пропустив мой вопрос мимо ушей, Филипп развернулся и направился в гостиную; я поспешил за ним.) — Кто такая Альма? Я хочу с ней познакомиться.

— Она поблекла. А теперь в постель.

— Что значит поблекла? Как ее фотография? — Я метнулся к столику и взялся за фотоальбом. Долистал до фотографии, копирующей рисунок Климта, внимательно пригляделся к изображенной девушке — совсем юной. — Ты хочешь сказать, я привидение видел? В игры со мной играть вздумал, ты, урод? Я ведь эту дурацкую маску не выдумал. Отведи меня в ее комнату.

Филипп вздохнул:

— Ты меня утомляешь.

— Да ну? Так вот, мне твои игры не по вкусу. Ладно, не показывай, я сам найду.

Филипп снова вздохнул и протянул руку.

— Оставь эти штучки, миленок. Просто покажи дорогу.

Уж не улыбнулся ли он краем губ? Филипп на мгновение зажмурился, затем повернулся и вышел из гостиной. Я проследовал за ним до конца коридора; там мой провожатый остановился перед двумя дверями, отворил одну и вошел в крохотную комнатушку. Я шагнул к узкой кровати и осмотрел стену за нею.

— Но тут нет никакой картины. Слушай, я кой-что смекнул. В каждой комнате, где я побывал, над кроватью висит картина. Кроме как здесь. Так где же картина Альмы, копия Климта?

— Разумеется, ее забрали в катакомбы.

— Покажи.