— Нетссэр! Усовершенствования! Нам нравится сэр Гарри, ооооочень хороший хозяин, но мы собираемся построить свою гоблинскую железную дорогу. Ездит везде, никаких проблем — знаем как построить такую дорогу, которой больше нет! Копать! Копать под землю. Гоблинская подземка, дда? Соберем всех гоблинов из всех пещер. Так много пещер в недрах. Никаких хлопот. Гоблины везде нужны. Как бы добрая мисс Ангела Красота Добросерд справлялась без нас на башнях? Вы нам доверяете, мы доверяем вам, вонючкам. Прекрасная подземная дорога, узкоколейная, конечно. Видишь? У нас есть подходящие слова! Нет дождя, нет снега, нет ослов и пугливых старушек под землей! Хоп! Наконец-то у гоблинов есть свой мир в тоннелях под большим человеческим миром. Мы вышли из тени. Назад пути нет.
Фини обдумывал это по дороге домой, пока его лошадка мягко рысила в сторону заката. Он никогда не был философом, он даже слова-то такого не знал, но голос его офицера продолжал звенеть у него в голове. Он размышлял о том, что бы произошло, выучи гоблины все о людях и делай они все по-человечески, потому что по-человечески им казалось бы лучше? Как скоро гоблины бы исчезли, прихватив с собой все гоблинское, даже горшки? У них были такие красивые горшки, он купил несколько матери. Пока гоблины относятся к горшкам серьезно — они сияют даже в ночи. Но что будет дальше? Может ли случиться, что гоблины утратят интерес к горшкам, а люди напротив — постигнут сложную, тяжелую и даже волшебную науку их изготовления? Или, может быть, гоблины просто станут одной из человеческих рас? И что из этого лучше?
Потом ему пришло в голову, что полицейскому не следует особенно углубляться в подобные материи, потому что, в конце концов, здесь нет никакого преступления, и все в порядке…. И все же, в каком-то едва уловимом смысле преступление было. Как будто что-то украли из мира, а никто и не заметил. А потом Фини сдался. Потому что он почти приехал, потому что его мама обещала ему Ман Дог Сак По с морковным пюре, а ведь сегодня было даже не воскресенье.
Чтобы построить самую длинную в мире железную дорогу, приходилось пахать днем и ночью, и с каждой неделей Мокрист уезжал все дальше от города, а возвращался домой, чтобы насладиться плодами своего труда[392]
— все реже и реже.Рассыпанные вдоль всей тысячемильной дороги, появлялись железнодорожные станции. Вагоны беспрерывно уходили и приходили, превращая их в гудящие деятельностью ульи.
Компания тем временем проверяла обеспеченность работников, поскольку, как Гарри Король сказал Анк-Морпорской Таймс, железнодорожники серьезно нуждаются в хорошем питании, крепком сне в удобной постели после дня тяжелого труда. На самом деле, теплота или удобство постели не имели никакого значения для работяги, который засыпал, едва принимал лежачее положение, пока предыдущий постоялец этой же постели бежал на свою смену, размахивая котелком.
Периодически случались вспышки агрессивности, или как там это называлось у троллей, гоблинов, големов, и — разумеется — настоящих железных мужиков с гор, которые грызлись между собой по любому поводу.
Там, где новая линия следовала за рекой Анк, утончающейся по мере приближения к её истокам в Овцепиках, ходили баржи, до верху нагруженные деревом для шпал, железной рудой, углем и другими ресурсами. Плавильни работали ночи напролет, отливая рельсы, и, если бы вам посчастливилось оказаться неподалеку и соответственно защищенным, вы бы увидели, как они раскрывают свои чрева, выталкивая раскаленную жидкую сталь: живую и танцующую, будто демон из подземных измерений. А если бы вам не посчастливилось, например, стоять слишком близко — вы бы имели все шансы оказаться в этих самых подземных измерениях, лицом к лицу с любым созданием по своему вкусу.
И все вокруг питалось золотом, золотом, золотом. Жаждущие инвесторы превращали золото в сталь и уголь в надежде на обратное превращение в ещё большее количество золота.
Повсюду вдоль дороги компания строила хранилища, и однажды Мокрист осознал, что все эти железнодорожные штуки — паровозы, вагоны и все остальное — только лицевая сторона, железный конь, которого ещё нужно кормить и поить. И все это делали люди, почти сливающиеся с углем по цвету, из тех, кого походя замечаешь и забываешь в тот же миг. Он знал — потому что ходил на все встречи и