Этакий небольшой Союз Взаимопомощи. Consulting Compani Limited.
Парк снова трясло от взрывов. Фрайкорпс обрушил на линии литовцев все, что имел, — минометы, безоткатные орудия, ракеты. Сортир, в который то и дело попадали снаряды, заметно уменьшился в размерах. Дым стелился по земле, стекал в нашу воронку, душил.
— Анализа?
— Э?
— Ты была в парке, когда это началось?
— Нет, — потянула она носом. — Я шла в школу и… меня поймали… И затащили в парк, в кусты… в кусты…
— Ну-ну, Анечка… Уже все хорошо. Не плачь. Сейчас ты в безопасности.
— Как же! В безопасности!
На западной стороне парка закашляли автоматы, гукнули гранаты. С обеих сторон раздались боевые крики:
— Vorwarts!!! Gott mit uns![1289]
— Lietuuuuuva!!!
Этого только не хватало! Обеим воюющим сторонам пришла в голову одна и та же мысль — атака. Что еще хуже — какой-то доморощенный Гудериан решил направить свой блицкриг прямо на нашу воронку, чтобы ударить шаулисам во фланг.
Мы прижались к земле, втиснулись, словно червяки, между обломками и остатками арматуры.
— Feuer frei! — проревел кто-то у самой воронки. — Verdammt noch einmal, Feuer frei! Schiess doch, du Hurensohn![1290]
Дальнейший рев заглушила очередь из М-60, да так близко, что я слышал, как гильзы градом сыплются на бетон. Кто-то вскрикнул, вскрикнул ужасно. Только один раз — и тут же умолк. По гравию скребли ботинки, грохотала канонада.
— Zuruck, — кричали наверху, из глубины парка. — Beelung! Zuruck![1291]
— Lietuuuuuva!
«Ну понятно, — подумал я. — Зелигаускас контратакует. И тоже прет прямо на нашу воронку, motherfucker, psiakrew!»[1292]
В районе воронки закашляли АК-74, не так как М-16 фрайкорпса, потупее, погромче, а на них наложился гул разрывающихся гранат и раздирающие уши взрывы мин.
— О Иисууууусе, — завыл словно сумасшедший кто-то у самого края воронки.
Анализа, лежавшая рядом со мной, дрожала, тряслась так жутко, что мне пришлось прижать ее к земле, иначе б, я думаю, эта дрожь подняла ее наверх.
— О Иисуууу!.. — повторил кто-то рядом, рухнул тяжело на край воронки и скатился прямо на нас.
Анализа вскрикнула. Я не вскрикнул, потому что у меня от страха сел голос.
Это был шаулис, без фуражки, светлые как солома волосы слиплись от крови. Кровь заполняла левую глазницу и заливала шею. Это выглядело так, словно у него под мундиром была карминовая водолазка. Он лежал на дне воронки, свернувшись клубком, копал гравий короткими рывками ботинок, потом перевернулся на бок и завыл, застонал и раскрыл глаз. И взглянул на меня. И снова крикнул, давясь кровью. Когда он зажмурился, все лицо у него аж затряслось.
Не помню, говорил ли я вам — я не очень красив. Чернобыль, понимаете. Генетические изменения.
Да, я не красавец. Тут уж ничего не попишешь. Ничего.
Генетические изменения.
Шаулис отворил глаз и взглянул на меня опять. Спокойней. Я улыбнулся. Сквозь слезы. Шаулис тоже улыбался.
Мне хотелось верить, что это улыбка. Но я не верил.
— Я… хочу… пить… — сказал он четко. По-польски.
Я в отчаянии взглянул на Индюка, а Индюк так же отчаянно взглянул на меня. Оба мы в отчаянии взглянули на Анализу. Анализа беспомощно пожала щупленькими плечиками. Подбородок у нее ходуном ходил.
Неподалеку от нашей воронки разорвалась ручная граната, засыпав нас щебенкой. Раздался пронзительный визг, и сразу после этого — очередь из «инграма». «Инграмы» очень скорострельны — и очередь прозвучала так, словно кто-то резко разорвал пополам огромную простыню. Прямо над нами что-то забурлило, заорало «Scheisse!»[1293]
и скатилось на нас. Мы опять припали к земле.То, что скатилось на нас, было добровольцем из фрайкорпса, выряженным в камуфляжный комбинезон, очень эффектный, но совершенно бесполезный в городских боях. Вся передняя часть комбинезона была темно-красной от крови. Доброволец скатился на дно воронки, как-то страшно вытянулся и выпустил воздух, при этом большая часть воздуха, булькая, вышла через дыры в груди.
— Пить! — повторил шаулис. — О Иису… Пить… Водыыыы!
— Wasser! — забулькал доброволец очень невнятно, потому что рот у него был полон крови и песка. — Wasser… Bitte… Hil… fe… bitte… Hilfeeee![1294]
Анализа первой заметила характерное вздутие на вещмешке добровольца. Протянула руку, разорвала липучку застежки и достала бутылку кока-колы. Индюк ловко сорвал пробку о выступающий из земли прут арматуры.
— Как думаешь, Ярек, можно ему дать?
— Нельзя, — сказал я. С моим голосом творилось что-то неладное. — Но надо. Надо, сучье вымя…
Сначала мы дали пить шаулису — в конце концов, какая-то очередность обязывала, а он упал в нашу воронку первым. Потом, предварительно вытерев добровольцу из фрайкорпса рот носовым платком, дали напиться ему.
А потом очистили от крови горлышко бутылки и выпили по маленькому глоточку мы — Анализа, Индюк и я.
Вокруг воронки ненадолго почти утихло; звучали одиночные выстрелы, со стороны стадиона ровно долбил М-60. Доброволец из фрайкорпса вдруг напрягся так резко, что с треском разошлась застежка-молния на его комбинезоне.
— О… Иису… — неожиданно проговорил шаулис и умер.