Избранные произведения. III том

— Очень забавно, — донеслось с заднего сиденья. Джек смотрел на радиоприёмник.

— Я хочу попробовать ещё раз.

— Имеешь право. — Я пожал плечами и закрыл рукой левое ухо.

Джек включил радиоприёмник. Статические помехи с рёвом вырвались из всех четырёх динамиков «мерседеса», на этот раз громкостью не уступая реактивному двигателю истребителя. Даже с заткнутым ухом треск грозил разорвать голову. Мне показалось, что на заднем сиденье вскрикнул Уайрман, но ручаться за это я не мог.

Джек выключил радиоприёмник, и дьявольский шум смолк.

— Думаю, придётся обойтись без музыки.

— Уайрман? Всё нормально? — Собственный голос доносился до меня издалека, прорываясь сквозь ровный низкий звон.

— Жить буду, — ответил он.

* * *

Джек, возможно, продержался чуть дольше Илзе; а может, и нет. Когда растительность окружила нас плотными стенами, с определением расстояний возникли серьёзные трудности. Дорога превратилась в узкую полосу, корни то и дело вспучивали покрытие. Ветви над дорогой переплетались, блокируя большую часть неба. Мы словно двигались в живом тоннеле. Ехали с поднятыми стёклами, но салон всё равно наполнял зелёный и ядрёный запах джунглей.

Джек испытал подвеску «мерседеса» на прочность на особенно большой рытвине, перебрался через неё, потом нажал на педаль тормоза, поставил ручку переключения скоростей в нейтральное положение.

— Извините… — Губы у него дёргались, глаза округлились. — Меня сейчас…

Я прекрасно знал, что с ним сейчас произойдёт.

Джек открыл дверцу, высунулся из машины, его вырвало. Я думал, что воздух в салоне пропитался запахом джунглей (такое случалось, стоило отъехать на милю от «Эль-Паласио»), но с открытой дверцей запах этот усилился десятикратно — зелёный и яростно живой. Однако я не услышал ни единой птахи, поющей в густой листве. Тишину нарушал только вылетающий из Джека ленч.

За ленчем последовал завтрак. Наконец Джек откинулся на спинку сиденья. И этот парень когда-то сказал, что я напоминаю ему «перелётную птицу», человека, приехавшего с севера, чтобы провести зиму во Флориде? Смех да и только. Потому что в тот солнечный флоридский день в середине апреля Джек Кантори был бледен, как март в Миннесоте. И выглядел не на двадцать один год, а на сорок пять. Илзе во всём винила салат с тунцом, но тунец не имел к этому ни малейшего отношения. Причина действительно появилась из моря, только звали её иначе.

— Извините, — проговорил Джек. — Не знаю, что со мной. Запах, наверное… этот запах гниения… — Грудь Джека поднялась, в горле булькнуло, он опять высунулся из салона. На этот раз правая рука разминулась с рулевым колесом, и, если бы я не схватил его за воротник и не дёрнул на себя, он бы плюхнулся физиономией в собственную блевотину.

Джек опять откинулся на спинку, с закрытыми глазами, мокрым от пота лицом, учащённо дыша.

— Нам лучше отвезти его в «Эль Паласио», — подал голос Уайрман. — Я не хочу терять время… чёрт, но я не хочу потерять и его… и всё это очень уж нехорошо.

— А вот с точки зрения Персе как раз хорошо, — возразил я. Теперь моя больная нога зудела, как и ампутированная рука. Её словно пронзали электрическими разрядами. — Это её ядовитый защитный рубеж. А как ты, Уайрман? Желудок не беспокоит?

— Нормально, но мой слепой глаз… тот, что был слепым… чертовски чешется, и гудит голова. Вероятно, от этого грёбаного радио.

— Это не радио. А не рвёт нас, в отличие от Джека, только потому, что мы… ну… скажем так, вакцинированы. Ирония судьбы, верно?

Сидящий за рулём Джек застонал.

— Чем ты можешь ему помочь, мучачо? Можешь что-нибудь сделать?

— Думаю, да. Надеюсь на это.

Альбомы лежали у меня на коленях, карандаши и ластики — в поясной сумке. Я открыл карандашный портрет Джека, нашёл в сумке ластик. Стёр Джеку рот и нижние дуги глаз, до самых уголков. Зуд в правой руке усилился, и я уже не сомневался, что задуманное мною сработает. Я вызвал из памяти улыбку Джека на кухне (когда я попросил его улыбнуться, думая о чём-то особенно радостном), и быстро зарисовал её синим карандашом. На это ушло не более тридцати секунд (когда дело касается улыбок, ключевой элемент — глаза, так было и есть), но эти несколько линий кардинально изменили лицо Джека.

И я получил не только то, что ожидал. Когда рисовал, увидел Джека, целующего девушку в бикини. Больше, чем увидел. Ощутил гладкость её кожи, даже несколько песчинок, прилипших к пояснице. Почувствовал запах её шампуня и лёгкий привкус соли на губах. Узнал, что имя девушки — Кейтлин, а Джек называл её Кейт.

Я вернул карандаш в поясную сумку, закрыл её на молнию.

— Джек? — позвал я ровным, спокойным голосом. Он не открыл глаз, пот по-прежнему блестел на щеках и лбу, но дыхание стало ровнее. — Как ты? Тебе получше?

— Да, — ответил он всё ещё с закрытыми глазами. — Что вы сделали?

— Раз уж мы тут одни, могу сказать, что это и есть та самая магия. Перебил одно заклинание другим.

Уайрман перегнулся через моё плечо, взял блокнот, всмотрелся в портрет, кивнул.

— Я начинаю верить, что ей следовало оставить тебя в покое, мучачо.

— Ей следовало оставить в покое мою дочь, — ответил я.

* * *