Избранные произведения о войне

Он свернул в арку и наткнулся на лежащего навзничь человека в гимнастерке без погон. Напарника убили точным ударом ножа в сердце.

Забыв обо всем, Семчук склонился над погибшим и не узнал о нацеленном в спину «парабеллуме».

Ида смеялась. Смеялась и кружилась по комнате, обнимая коробку с пирожными. Улыбка удивительно красила ее. Хотя она казалась Чекану неотразимой всегда, даже в самые трудные времена, когда об улыбках никто не думал.

— Эклеры? Не забыл?.. — Она снова рассмеялась, понюхала коробку, стала открывать.

Он тоже засмеялся.

— Ида, Ида… — Чекан обнял ее, уткнулся носом в теплую шею. — Помнишь, на Малой Арнаутской была кондитерская? Недалеко от «Шантеклера», угол Ремесленной?.. Когда разведшколу разбомбили, мы по городу прятались… Я уже в штатском был. Бежал с одним придурком. Вижу — наша кондитерская… Забежал, набрал полную коробку — и к тебе… Прибегаю… А соседи говорят, она с румынами ушла…

— Ни с какими румынами я не уходила… Тебя ждала.

Ида снова принялась за коробку. Увидела на ней красное пятно. И подняла красиво очерченные брови.

— Кровь? Откуда?.. Это вчерашняя рана? — Она встревоженно коснулась его правой руки. — Болит?..

— Не моя, — усмехнулся он. — На хвост упали двое…

Ида положила коробку на стол, подошла к нему. Обняла сзади за плечи.

— Уезжать надо отсюда…

— Куда? — снова усмехнулся Чекан. — К тебе в Польшу? Там тоже коммунисты…

— Это ненадолго, — помотала головой Ида, — их там все ненавидят… Сначала переберемся в Турцию, там посмотрим.

— А там что?

— Спокойнее…

— Я даже языка не знаю…

— Я научу, — улыбнулась Ида. — Через год будешь говорить. И куш там толковый… А здесь — копеечный… Или тебя здесь что-то держит?

Чекан с улыбкой обернулся, притянул Иду к себе:

— Ничего меня нигде не держит…

Он бережно поцеловал ее пальцы. Прямо в татуированный ромбик с двумя цифрами, верхняя из которых, восьмерка, означала срок, а нижняя, тройка, — число судимостей.

Посреди гоцмановского кабинета стояли, понурившись, Тишак и Саня.
Оперативники разместились вокруг на стульях и табуретах. Сам Гоцман, хмуро качая ногой, сидел на краю стола.

— …Я Семчуку сразу предложил: давайте пойдем с вами, — продолжал бубнить Тишак, не поднимая глаз. — На расстоянии, прикрытием. А он — нет, Чекан может встречаться с кем-нибудь в кондитерской, останьтесь… Ну вот… остались…

— Ну и хорошо, шо остались, — вяло махнул рукой Гоцман. — А то и вас бы положил…

— Я ж думал, Семчук — МГБ, контрразведка, опытный…

— Чекан разведшколу прошел, — возразил Гоцман, — и Семчук за это знал. Переиграл их Чекан — так то ж бывает… Ладно, — оборвал он сам себя, махнув рукой. — С этим все ясно. Теперь за Седого Грека и пленных румын. Леша?..

Якименко поднялся со вздохом.

— Шо за Грека, то я хорошо запомнил рожу, которая его коцнула. Стоял в трамвае… Поц без особых примет, скажем так. Нашелся в нашей фотокартотеке… — Капитан, словно фокусник, извлек из кармана брюк небольшую карточку и показал ее присутствующим. — Анатолий Филимонов, кличка Живчик, 1916 года рождения… До войны никак не светился, может, его вообще в Одессе не было… При румынах тоже сидел тихо, вылез после освобождения. От призыва в армию освобожден по здоровью — легкие. Полгода проработал на тяжелом весостроении, как выяснилось, с одной целью — войти в доверие к бухгалтеру завода… Подорвал ихнюю зарплату год назад и с тех пор лег на дно — ни слуху ни духу. По остальным делам дали запрос у ГАУ…

— Интересное кино, — хмыкнул Гоцман, — при румынах сидел тихо, а Грека спичкой убрал так, как не каждый диверсант сможет… Интересно… Ну, дальше…

— По самим румынам ничего важного, — вздохнул Якименко. — Оба рядовые, по фамилиям — Миронеску и Аргетояну… Подтверждают, шо сидели у Грека как собаки на привязи. Работали за еду. Чинили машины, в основном грузовые. Факт переборки двигателя ЗИСа подтвердили, как и то, шо неоднократно видели арттягач «Додж». Грузовики были разные — и трофейные, румынские и немецкие, и наши военные, даже с номерами воинских частей. Больше ничего не видели и не слышали. Всю войну сидели в тылу, режим Антонеску осуждают. Сильно бедуют, шо их не пускают в церковь по воскресеньям… А, вот еще… Последние дни на базе Грека видели женщину, по описанию худенькую, черноволосую, в ситцевом платье, загорелую, лет тридцати. На том все.

— Ясно, — вздохнул Давид. — Леш, по румынам дай на всякий случай запрос в ГУПВИ [96], вдруг они все ж таки какие военные преступники, хрен их знает… Чего-то ж они сидели у Грека и не рыпалисm, хотя триста раз могли его сдать со всеми потрохами.

Распахнулась дверь. Присутствующие встали — в кабинет вошли Омельянчук и Кречетов с пухлым портфелем в руках.