— Передай отцу… мы найдем их…
— Что искать? — перебил Саня. — Еще вчера нашли. И отпустили. Сегодня снова привезли… Все, Давид Маркович. Мне еще пять подписей надо поставить. Так что… На похороны нужно успеть… Сегодня всех хоронят…
Гоцман, зло кусая губы, смотрел в спину уходящему по коридору в сопровождении начальника архива Сане. Какой хороший парень, какой опер бы получился из него со временем!.. А теперь — как его вернешь, какими словами и доводами?..
— Так шо? — подошел сзади Якименко. — Допрашивать этих или…
— Где задержанные? — рявкнул Давид, оборачиваясь.
— У кабинета, в коридоре… А шо?
— Веди к Омельянчуку! Бикицер!
…Полковник Омельянчук был явно в ударе. На него с обожанием и восторгом смотрело двадцать пар детских глаз плюс синие глаза молодой пионервожатой. Поэтому Омельянчук крупными шагами расхаживал по кабинету, размахивая для пущей убедительности кулаком, и вещал:
— …Но царский городовой не мог стоять на страже закона! С чего это вдруг сытому и толстому прихвостню буржуев было следить за законом?! С чего?! Совсем другой коленкор — наш постовой, советский милиционер! Он — кровинка с кровинки, волос с волоса — наш друг и защитник! Еще вчера он не щадя сил и жизни защищал нашу замечательную Родину от немецких и румынских фашистов…
Дверь в кабинет начальника УГРО распахнулась. На пороге показался угрюмый Гоцман, махнул рукой:
— Заводи…
И конвойные, смущаясь, начали впихивать в кабинет задержанных — рослых, красивых парней с военной выправкой, но одетых отчего-то вовсе не в военную форму…
Обалдевший было от неожиданности Омельянчук поспешно обернулся к застывшим пионерам:
— А это, ребята, наш лучший следователь, легенда Одесского уголовного розыска — подполковник милиции Гоцман. Так сказать, гроза всех воров, жуликов и недобитков… Шо у тебя, Давид Маркович?!
Вожатая беззвучно пошевелила губами, и дети послушно вскочили, подняв руки в пионерском приветствии.
— Это кто?! — воспользовавшись паузой, Омельянчук двинул бровями в сторону столпившихся в комнате визитеров.
— Ночные стрелки! — в ярости выдохнул Давид. — Ты их отпускаешь?.. Теперь сам допрашивай! И всех следующих получишь тоже! А ко мне их больше не води!..
— Товарищ подполковник!.. — растерянно повысил голос Омельянчук.
Дверь за Гоцманом тяжело ахнула. Омельянчук, шумно дыша, озирался по сторонам, явно не зная, что предпринять. Конвоиры, вытянувшись перед полковником в струнку, пожирали его глазами. А задержанные с наглыми усмешками разглядывали вожатую, щеки которой рдели, словно пионерский галстук.
— Здрасте, дети! — неожиданно дурашливо произнес один из парней в штатском.