Избранные произведения о войне

— Нет, Жихарев, не договоримся. Понимаешь, есть такое слово — «совесть», оно тебе незнакомо. Так вот, моя совесть не позволит оставить ни тебя, ни твоих напарников-бандитов живыми. Не имею права. Слишком много горя, страданий, смертей вы посеяли вокруг себя.

Эти слова Кольцов сказал жестко. Жихарев понял: ни договариваться, ни просить пощады — ничто уже им не поможет. Но есть еще случай, стечение обстоятельств, везение: остается надеяться только на них. Бывает, человека вешают, а веревка обрывается. И ему по закону оставляют жизнь.

Жихарев поверил, что нечто подобное произойдет с ними. И гневно закричал:

— Слушай, комиссар! Мы живучие! Мы выживем! И когда мы выйдем отсюда, сдадим вас самому Врангелю. Уверен, он с благодарностью примет такой подарок.

— При чем тут Врангель? И при чем тут мы? — ответил Кольцов. — Поговорим о вас. Вы нарушили турецкие законы. Они жестокие, но справедливые. За воровство отрубают руку, грабителей вешают.

И еще Кольцов подумал, что, прежде чем уйти, он должен лишить бандитов даже самой малой надежды на спасение. И сказал стоящим рядом с ним Красильникову и Болотову:

— Подождите, я еще кое-что сделаю.

Он прошел в кабинет управляющего, который пока не успел обжить Болотов, но видел там бумагу и чернила. Присел за большой стол, макнул перо в чернила и вывел:

«Полиции Константинополя! Уважаемые господа…»

Писал он торопливо, без остановок. Вероятно, еще раньше, когда у него только возникла мысль о «мышеловке», он продумывал и этот текст, который окончательно вызрел только сейчас.

Закончив писать, он вернулся к Красильникову и Болотову.

— Ну, что там? — он указал вниз, на подвал.

— Матерились. Угрожали. А теперь смолкли, должно быть, думают.

— Это хорошо. Я им еще кое-что подкину для размышлений, — Кольцов обернулся и крикнул вниз, в подвал: — Господа бандиты! Слышите меня?

— Говори, комиссар, — отозвался снизу Жихарев.

— Послушайте письмо, — сказал Кольцов. — Оно адресовано не вам, но вы обязаны знать его содержание! Мы оставим его здесь, на видном месте, чтобы те, кто придет вас вызволять, знали, с кем имеют дело.

После чего Кольцов склонился к листку, стал читать:

— «Полиции Константинополя! Уважаемые господа!..» — и, выдержав длительную паузу, прислушался, как реагируют бандиты.

Они молчали.

Кольцов подошел к лестничному парапету, глянул в подвал. Они, все трое, обреченно стояли возле решетки, держась руками за ее толстые стальные прутья.

Наконец отозвался Жихарев:

— Читай дальше, комиссар, свой роман. Это не ты ли написал про Монтекристу?

— Тоже пытаешься шутить? На что-то еще надеешься? — спросил Кольцов. — Тогда слушай продолжение. Оно еще больше вас позабавит! — и он продолжил: — «…Оставляем вам в ограбленном русском банке трех грабителей, пойманных на месте преступления. Это их вторая попытка ограбить этот банк, такая же неудачная, как и первая. Все трое являются профессиональными грабителями, к политике никакого отношения не имеют. Жихарев хорошо известен. Во время войны он грабил и белых, и красных, разорял покинутые богатые дома, убивал мирных жителей. Был приговорен советским судом к смерти, но с помощью такого же бандита, как и он сам, сумел бежать из тюрьмы крымского города Феодосия.

Рассчитываем на ваш справедливый суд. Могли привести приговор в исполнение сами, но, являясь гражданами другого государства, по всем международным правилам не считаем это возможным».

Закончив читать, Кольцов спросил у бандитов:

— Надеюсь, всем все понятно.

Бандиты молчали. Может, лихорадочно размышляли, как освободиться? Впрочем, уже убедились, что тяжелую решетку им ни вырвать, ни сломать.

— Мы уходим. С вами прощаемся навсегда. Для утешения скажу: дня через три-четыре вас освободит из этого подвала турецкая полиция, будут судить и воздадут каждому по заслугам.

Болотов, Красильников и Кольцов направились к выходу. Болотов шел последним, он и погасил в доме свет. Бандиты кричали им что-то вслед.

На улице стояла красивая ночь с большими, размером с кулак, южными звездами, ярко светила перевернутая вверх рогами турецкая луна.

— Завтра уезжаю в Париж, — сказал Болотов. — Но не хочу ночевать в банке.

— Ночевать в банке не надо. Но и уезжать в Париж не следует, — сказал Кольцов. — Через три дня кто-то сообщит турецкой полиции, что из банка доносятся какие-то крики.

— Кто?

— Не имеет значения. Вполне возможно, что это сделает ваш сосед — кондитер? Не вы, а он скажет турецкой полиции, что вы вернулись из Парижа, и у вас есть подозрение, что в банке кто-то хозяйничает. Остальное — дело полиции.

— Допустим, — согласился Болотов.

— Но где-то надо бы переночевать? — зевнул Красильников и добавил: — Вроде бы ничего такого тяжелого не делал, а в сон клонит, устал.

— Тут ночи осталось всего ничего, — сказал Болотов. — Знаете что: проведаем кондитера.

— Глубокая ночь. Люди спят, — засомневался Красильников.

— Он не спит, — убежденно сказал Болотов.