Как почти все другие, Тэйко приехала в Хиросиму на розыски. Нынешней весной ее младшего брата из деревни Юда мобилизовали и направили поваром в столовую второго армейского госпиталя в Хиросиме. Прошло уже несколько дней с тех пор, как сбросили бомбу, а от него — никаких вестей.
— Наверно, уже нет в живых, — вздохнула Тэйко.
В Хиросиме Тэйко расспрашивала людей, разбиравших развалины, где находится второй госпиталь. Когда она пришла по указанному ей адресу, оказалось, что госпиталь полностью разрушен. Среди развалин одиноко стояла брезентовая палатка. Тэйко назвала дежурному солдату фамилию брата. Дежурный тщательно перелистал три регистрационные книги и сказал:
— Очень сожалею, что вам пришлось проделать такой долгий путь. Но фамилия вашего брата почему-то здесь не значится. Все пострадавшие эвакуированы в Хэсака, Сёбара и Кабэ. До Хэсака двенадцать километров. Если же вы отправитесь в Кабэ, учтите, что между станциями Ёкогава и Ямамото электричка не ходит. До Ямамото вам придется добираться пешком — от Управления связи по путям налево. Сама станция вон в той стороне!
Тэйко молча выслушала солдата, не зная, на что решиться. Что случилось с братом? Может быть, его нет в списках просто потому, что не нашли тело? Или он спасся? А может быть, его просто забыли отметить?
— Хочу вас предупредить, — заговорил юноша, сидевший рядом с солдатом, — что почти все эвакуированные получили сильные ожоги. Лица так распухли, что их не узнает родная мать. Многие не в силах были даже откликнуться, когда их называли по имени. Поэтому каждому из них мы прикрепили к ремням бирки с именем и домашним адресом. Когда будете разыскивать вашего брата, обязательно проверяйте бирки.
Тэйко колебалась, не зная, ехать ли ей в Кабэ или в Хэсака. Но времени на долгие раздумья у нее не было, и она выбрала Кабэ. Пока мы шли рядом, Тэйко не только успела рассказать о своем брате, но и просветила меня насчет того, как живут люди в районе Фукуяма. Она беззаботно выбалтывала даже некоторые секретные сведения, о которых слышала от постояльцев гостиницы. Так, один из них рассказывал, что по приказу военных властей двадцать печей для обжига в Имбэ, где изготовлялась фарфоровая посуда в стиле бидзэн, теперь используются для производства гранат и солдатских фляжек. Недавно в Имбэ группа офицеров провела испытания гранат с фарфоровым корпусом. Полудюймовые доски разлетелись на мелкие кусочки, и оглушенная рыба в пруду всплыла на поверхность. По своей мощи эти гранаты не уступают обычным...
Наконец мы добрались до Ямамото. Электричка опоздала, и когда мы сели в вагон, стало совсем темно. Я пригласил Тэйко зайти к нам в гости, но она смущенно отказалась, и мы простились на станции Фуруити.
(За плечами у Тэйко висел вещевой мешок; она была в шароварах и белой блузке, а на нарукавной повязке у нее — знак красного креста. Должно быть, именно поэтому с ней так учтиво разговаривал солдат в палатке. —
Не заходя домой, я отправился на фабрику и доложил директору, которого нашел в столовой, как обстоит дело. Узнав, что все попытки добыть уголь не принесли успеха, директор расстроился и, глядя в потолок, сказал:
— Очень жаль. Но, видно, тут ничего не поделаешь. Спасибо тебе за старания, Сидзума.
Я рассказал директору о встрече со спасательным отрядом, который разыскивал односельчан из отряда Кодзин, получил у него разрешение на поездку в Оноура и пошел домой.
Сигэко и Ясуко уже отужинали и сидели на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой. Под натянутой ими противомоскитной сеткой стоял накрытый столик. По-видимому, они хотели сделать мне приятное. Но мне почему-то казалось, будто под этим пологом я задыхаюсь от удушья.
Сигэко сказала, что наши гости уехали утренним поездом.
Утром я проснулся от нестерпимой боли в ногах. Боль была не спазматическая, а ровная, одинаковой силы в обеих ногах. Казалось, их выкручивают, как белье после стирки. Самое странное, что внешних признаков болезни не было.
— Я слышала, что пострадавшим при взрыве помогает прижигание, — сказала Сигэко. — Почему бы и тебе не попробовать? Схожу к знакомым и постараюсь раздобыть моксу.
Сигэко принесла моксу, и я сам сделал себе прижигание. Но когда я попытался встать, боль пронзила меня с новой силой. Я громко застонал — и вдруг почувствовал себя немного лучше. Кое-как доковылял до уборной.
Покончив с приготовлениями к отъезду, я позавтракал и вышел из дому. Был уже одиннадцатый час. Пока я добрался до Оноура, боль в ногах, к величайшей моей радости, притихла. Стало быть, надо либо лежать пластом, либо ходить — тогда боль ощущается не так остро.
Народная школа в Оноура была превращена в пункт первой помощи для пострадавших — и военных и штатских. По дороге от станции к школе мне попалась навстречу очень красивая женщина лет тридцати. От нее разило тем же самым неприятным запахом, какой стоял во временном штабе спасателей. Запах очень своеобразный, но типичный.
— Извините, пожалуйста, — обратился я к женщине, — вы работаете врачом или медсестрой в пункте первой помощи?