Избранные произведения писателей Дальнего Востока

На ягодицах появились два новых нарыва, которые соединились между собой наподобие тыквы-горлянки. Шесть предыдущих врач вскрыл, однако места разрезов не заживали, и сквозь них виднелось красное мясо, словно мякоть треснувшего спелого арбуза. Кожа вокруг нарывов стала черно-синей, как при заражении. Обо всем этом Сигэмацу рассказала сестра, когда провожала его по лестнице. Все попытки предпринять что-нибудь оканчивались безуспешно. Даже у главного врача не удалось выяснить ничего определенного.

— Анализы неблагоприятные, — сказал главный врач. — С кровью что-то непонятное. В микроскоп видны какие-то мельчайшие тельца, но что это за тельца — определить невозможно. Красных кровяных шариков вдвое меньше нормы... Возможно, — добавил он, — эти мельчайшие тельца — деформировавшиеся лейкоциты, но почему-то их чересчур много.

Сигэмацу понял из всего этого, что врачи бессильны помочь Ясуко. Он не хотел больше выслушивать медицинские термины, которые внушали ему непреодолимый страх и усугубляли чувство вины перед Ясуко. Ведь причиной ее болезни был не только черный дождь. Сигэмацу не забыл, как они втроем пробирались сквозь груды пепла и еще не остывшие развалины, ползли от моста Аиои до квартала Сакан-тё и как Ясуко поранила себе левый локоть. Вполне возможно, что через эту рану и произошло заражение. Говорить об этом поздно. Но, конечно, не надо было вести женщин сквозь пылающий город к фабрике в Фуруити. Попроси он тогда начальника отдела Сугимура, разумеется, тот приютил бы Ясуко на два-три дня. Что ни говори, зря пригласил он Ясуко в Хиросиму. Как теперь искупить вину?

Вскоре Сигэмацу получил от Хосокава письмо и объемистый пакет.

«Уважаемый господин Сигэмацу, — писал главный врач, — позвольте поблагодарить Вас за вяленую форель, которую Вы так любезно мне подарили. Я внимательно изучил Вашу просьбу. И вот мои выводы.

Прежде всего должен Вам сказать, что мой двоюродный брат обязан своим выздоровлением удивительному везению.

Назначенное мной лечение заключалось лишь в нескольких инъекциях раствора Рингера и переливании крови. Ничего другого я не мог предпринять. В подтверждение этих своих слов и для того, чтобы Вы не думали, будто я хочу отмахнуться от Вас, посылаю Вам в пакете дневник, написанный моим двоюродным братом Иватакэ во время болезни. Прочитав дневник, Вы поймете, какое огромное значение в борьбе с болезнью имеет воля к выздоровлению. Это лишнее доказательство, что ни при каких обстоятельствах, даже при самой тяжелой болезни, нельзя терять надежду на исцеление.

Буду Вам крайне признателен, если после прочтения Вы возвратите дневник мне. От всего сердца желаю больной выздоровления.

С уважением Хосокава».

Дневнику предшествовал заголовок: «Записки врача-резервиста Хироси Иватакэ о бомбардировке Хиросимы».

Сигэмацу читал вслух, сидя у изголовья Сигэко, и то и дело вскрикивал:

— Но это же чудо!

— Надо, чтобы Ясуко обязательно прочитала дневник, — откликалась Сигэко.

Все, что говорила мельничиха, было верно. Иватакэ пострадал гораздо сильнее Сигэмацу. У него в самом деле срослись пальцы на руке и мочку уха отъели черви. И все-таки он выжил, и не только выжил, но даже сделал себе пластическую операцию, разделив пальцы. Сейчас он занимается частной практикой в Токио.

О чем же писал Иватакэ в своих «Записках»?

 

«Первого июля 1945 года получил повестку с приказом явиться в казармы Второго Хиросимского отряда. Я спешно привел свои дела в порядок и сел на поезд. Проезжая мимо Нагоя и Осака, я заметил сильные разрушения, причиненные воздушными налетами. Вокзал в Окаяма еще горел после ночной бомбардировки. Начался небольшой дождь; вдоль путей, прикрыв головы подушками, вереницей шли полуголые люди, пострадавшие при взрыве.