Ночью прошел короткий дождь. Наступили первые осенние холода, и на росших возле самого дома ивах больше не появлялись новые ветки, листья стали понемногу желтеть. Но утренний воздух был, как летом, насыщен ароматом хризантем у забора и доносившимся с полей запахом еще не убранного риса. Тао несколько раз вдохнул полной грудью. После бессонной ночи побаливала голова, ломило поясницу, во рту было горько. Но вид ближних и дальних лесистых гор, залитых светом, утренняя дымка и проплывавшие по небу облака, как всегда, вызывали у старого поэта, немало натерпевшегося в своей жизни, естественное желание отбросить прочь безрадостные мысли и вновь обрести душевный покой.
Прохладный утренний ветерок заставил Тао Юаньмина поплотнее запахнуть полы тонкого халата из серого полотна.
— Да, уже настоящая осень! «То прекрасное время — куда же оно ушло? Уж растаявший иней одежды края увлажнил». А ведь здорово написал Жуань Сыцзун[28]
свои «Стихи о том, что на душе»! Вот тоже хорошо: «От всего, что я вижу, растет на душе печаль и неслышной стопою приходит мне в сердце скорбь. Много слов у меня, но к кому я их обращу? Эти длинные речи — поведаю их кому?» Такое, кроме Жуаня, вряд ли кто сможет написать. Мне, пожалуй, незачем сочинять новые стихи. Перечитаю его «Стихи о том, что на душе» и уже чувствую себя удовлетворенным...Тао, забыв обо всем, стал читать про себя издавна любимые им строки Жуаня. В увлечении он покачивал в такт головой, словно хотел от себя отогнать холодный осенний воздух.
Вдруг сзади к нему подбежал дочерна загорелый крепыш лет восьми, в белой курточке и синих штанах.
— А я знаю, а я знаю! Деда вчера опять ходил в Лушаньские горы и опять не взял меня с собой. Я обиделся!
С этими словами мальчик повис на шее у дедушки и стал теребить его седеющую бороду.
— Да разве ты дошел бы? Меня самого дяденьки из семьи Ван — знаешь, на том конце села? — в плетеных носилках в гору поднимали! Обратно возвращался пешком, так к ночи еле добрался до дому, ведь тут больше двадцати ли!
Говоря это, Тао крепко сжимал ручонки внука, чтобы тот не теребил его бороду и усы.
— А я бы смог! Правда, смог бы! Вот пойдешь еще в горы, возьми меня с собой. Я буду бежать рядом с носилками большими-большими шагами.
— Эх, Теленок[29]
, долго тебе придется ждать. Боюсь, что больше уже не пойду в Лушаньские горы. Нет, пожалуй, не пойду.— А почему? Ведь в горах так интересно! Ну, тогда я один пойду. Мне очень нравится гладить головы послушников, они такие гладкие... Я их глажу, а они меня. А в прошлый раз я с ними вместе ловил стрекоз. Тоже очень весело...
— Да... — протянул Тао Юаньмин, не зная, что ответить мальчику.
— Эй, Теленок, скорей слезай с дедушки, ему тяжело! Сколько раз тебе говорила, а ты все не слушаешься.
Это сказала младшая невестка Тао. Она только что вышла из дома с чайной посудой. Невестке было около тридцати; рослая и крепкая, она, как и все простые женщины, ходила в травяных сандалиях и синем полотняном халате. Но выражение глаз и разлет бровей говорили о ее незаурядности.
— Ничего, пока еще хватает сил его удержать. Пусть побудет со мной! — ответил Тао, с любовью поглаживая внука по голове. Затем он взглянул на невестку, и на его почерневшем, исхудалом, но по-прежнему одухотворенном лице появилась слабая улыбка.
— Дедушка, хотите отведать осеннего чая с Южной горы? Совсем свежий, вчера вечером сушили. Он вам понравится! — произнесла с почтением в голосе невестка и подала свекру чашку с бронзово-зеленым напитком.
— И мне, и мне... — закапризничал мальчонка.
— Ладно, ладно, всем достанется. Невестка, ты так много работаешь, выпила бы чайку, — сказал Тао, передавая чашку внуку.
— Да что мне сделается! Вот вы вчера, наверное, намаялись. Шутка ли — в ваши годы делать такие концы. Раз уж вы не собирались оставаться в монастыре, не надо было отпускать носилки!
— Нет, нет, все обошлось. А где Атун, в поле?
— Ну, что вы! Как собрали рис с верхнего склона, так он все время спит — не добудишься! У вас к нему дело? Сейчас подниму!
— Ничего важного, пусть себе спит. Хорошо молодым, сон у них крепкий. — Тао слегка нахмурился и вздохнул. У него, наверное, опять разболелась поясница...
Невестка все еще стояла возле Тао Юаньмина, как будто дожидаясь чего-то. Тот поднял голову и вопросительно взглянул на молодую женщину.
— Вчера после обеда, — заговорила та, — приходил мой отец, ждал вас долго-долго.
— Ждал? Ему что-нибудь было нужно?
— Он забрал с собой ваши стихи.
При этом известии Тао Юаньмин вздрогнул, сердце его чаще забилось. Потом, успокоившись, он продолжал разговор.
— То есть как это забрал?! Зачем они ему?
— Отец сказал, что нашел хорошего писца. Хочет заказать ему новый список ваших стихов, переплести и хранить дома как семейную реликвию. Дня через два я непременно заберу у него то, что вы сами писали... Я не хотела их отдавать, боялась, вдруг пропадут. — С этими словами она виновато опустила голову.
— А, только и всего! Ладно, ладно, пусть переписывает. Хотя, конечно, потерять стихи было бы жаль.
— Не беспокойтесь, через два дня я принесу их обратно!