Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Заслонившись от солнца шляпой, Синчхоль вытер пот со лба и шумно вздохнул. Окчоми смотрела на его широкие плечи и удивлялась: сидеть одному, неужели ему без нее не скучно? А она грустила, когда они расставались хоть ненадолго.

Синчхоль встал и направился к шалашу, но что-то опять привлекло его внимание в траве. Это оказалась веточка земляники. Он сорвал ее и пошел к ним, сияя улыбкой. Подбежала Окчоми.

— Где вы нашли? Ой, какая красивая! — Она отняла веточку у Синчхоля и улыбнулась. — Цвет этой ягоды как мое сердце! — И покраснела.

Синчхоль посмотрел на Окчоми, потом на землянику, и его вдруг охватило непонятное волнение. Мать издали любовалась ими.

— Почему же отец не пришел? — спросила она, когда Окчоми, а вслед за ней Синчхоль поднялись в шалаш.

Окчоми выбрала дыню.

— Кому охота встречаться с этой его... — бросила она взгляд на Синчхоля и повернулась к матери.

— Оно конечно... Да и жара! — протянула мать с легкой досадой, стараясь скрыть ее в улыбке.

— Эту, что ли, разрежем, мама? — Окчоми показала дыню. — Ну-ка, посмотрим.

Она разрезала дыню. Медовый аромат защекотал ноздри.

— Поглядите, какая прелесть. И сладкая, наверно! Вынув семечки, она протянула сочный ломоть Синчхолю.

— А маме? — сказал он.

— Вот, пожалуйста! — Она отрезала еще кусок и дала матери. Потом взяла веточку земляники и улыбнулась. Она видела в ней знак любви Синчхоля. Поискав глазами, куда бы прикрепить веточку, она наконец пристроила ее к шляпке.

— Взгляните-ка, правда красиво?

Мать Окчоми уже было задремала, но сразу же встрепенулась и открыла глаза.

— Земляничка? — удивилась она.

— Ай, мама, ты что же, не видала? — засмеялась Окчоми. — Ты вздремнула, наверно?

Та протерла глаза. Она имела привычку засыпать, едва солнце клонилось к закату.

— Пойдемте домой.

— Как, уже? Мама, еще немного!

Мать с явным трудом, медленно поднялась.

— Ну, погуляйте еще, да недолго, и возвращайтесь, а я уже пойду.

— Почему же не вместе с нами?

Синчхоль проводил ее немного и вежливо попрощался. Мать еще раз оглянулась на Синчхоля и подумала: «Хорошо, если бы он и впрямь стал нашим зятем».

Синчхоль вернулся в шалаш. Окчоми сорвала со шляпки две землянички — одну положила в руку Синчхоля, другую взяла в рот. Красный сок окрасил губы Окчоми, и Синчхоль снова вспомнил оброненные ею слова. И вместе с жалостью к ней в его воображении снова возник образ Сонби, полощущей белье. Быть может, один из брошенных им ивовых листьев коснется пальцев Сонби? А он бросил их так просто — на волю волн.

— О чем задумались?

Окчоми подсела ближе. Синчхоль показал ей на плывущие, словно ватные хлопья, облака.

— Взгляните-ка туда. Хорошо, не правда ли?

Окчоми тоже залюбовалась.

— Вы собираетесь стать юристом или поэтом?

— Поэтом?

Эти невзначай сказанные слова словно ужалили Синчхоля. Чувствительность он почитал большим недостатком. Просто он сейчас на каникулах и потому немного расслабился. Собирался отдохнуть на курорте, а из-за этой Окчоми все планы к чертям. Да еще проклятая душевная раздвоенность с каждым днем все острее. И он не мог с собой справиться. При первой встрече она в какой-то степени заинтересовала его. Но уже через несколько дней он понял, что Окчоми из тех девушек, с которыми приятно проводить краткие часы досуга, а не из тех, с кем можно долго дружить. И все же ему почему-то не хотелось покидать этот дом, эту деревню. Даже в Монгымпхо он пробыл недолго и вернулся.

Налюбовавшись облаками, Окчоми перевела взгляд на Синчхоля. Его глаза, устремленные ввысь, резко очерченный профиль, казалось ей, говорили о волевом мужском характере. Мать да и отец считают, наверно, Синчхоля своим будущим зятем и, без сомнения, полагают, что молодые люди уже договорились меж собой. А на самом деле между ними ничего еще не было сказано, они и в глаза-то прямо друг другу не смотрели. Окчоми теряла терпение. А он ничего не замечал.

— Рассказали бы что-нибудь, — нарушила молчание Окчоми.

Синчхоль повернул к ней голову, как бы собираясь что-то сказать, но только усмехнулся.

— Да говорите же! Что хотите рассказывайте, только не молчите, — пристала она, словно малое дитя.

— Где бы Окчоми хотелось жить в будущем? Ну, скажем, в таком городе, как Сеул, или же вот в такой деревне?

Окчоми, чуть склонив голову, задумалась, не найдясь, что ответить на столь неожиданный вопрос.

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Скучно же... Просто так, для разговора.

— А где бы Синчхоль хотел жить?

— Я?.. Однако, как это получается... Я и спрашивай, я же и отвечай!

— А я... Где Синчхолю нравится, там и...

Она не договорила и, покраснев до ушей, потупилась. Ее слова, ее смущение: неужели она и в самом деле любит его?! «Цвет этой ягоды как мое сердце!» — снова вспомнил он.

— Да? Благодарю вас. Итак, представьте: мы живем в деревне, в тихой деревеньке, выращиваем вот такие дыни, сеем белые и красные бобы. Это будет замечательно, не правда ли? — со всей искренностью проговорил он.

Окчоми рассмеялась.

— Значит, вам по душе такая глушь?

— Да, мне здесь нравится. Полоть, ходить за скотом, — такая жизнь меня привлекает.