Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Вопрос был неожиданным, как удар кинжала в грудь, и Синчхоль на мгновение растерялся.

— Красива, — помедлив, ответил он и в упор посмотрел на Окчоми.

Она опустила голову под его пристальным взглядом, но тотчас же вскинула опять.

— Познакомить?

— Вот это было бы чудесно!

Окчоми вскочила.

— Так я позову ее.

Теперь Синчхоль по-настоящему смутился и схватил Окчоми за пояс халатика. Но в то же время, не желая ронять собственного достоинства, он твердым голосом сказал:

— Что за вздор... Если хотите познакомить, можно завтра или потом как-нибудь. Не так ли? Зачем же непременно сейчас? Какая необходимость?

Окчоми, сжав руку Синчхоля, державшую ее за пояс, всхлипнула. Как видно, долго сдерживаемая страсть нашла теперь выход в слезах. Синчхолю стало жаль девушку, и он невольно обнял ее за талию. Тут опять он увидел луну, ныряющую в чашке с водой, а в лунном свете — яркий, яркий образ Сонби. Он попытался осторожно убрать руку, отодвинуться, но словно пламя какое-то прорвалось изнутри.

— Окчоми, уходите, идите спать...

Голос его срывался. Окчоми упрямо повела плечами и придвинулась ближе. Она пылала как в огне. Синчхоль терял голову. В этот момент он явственно услышал беспощадный и отрезвляющий голос собственного разума. А уже в следующее мгновение он совершенно по-новому осознал, что не позволит себе и пальцем прикоснуться к телу этой женщины.

Из хозяйской половины донесся кашель, скрипнула дверь. Синчхоль вскочил.

— Послушайте, уходите скорей, мать проснулась.

Окчоми нехотя поднялась, села.

— Ай, не зажигайте лампу, я так уйду!

Но уже ярко вспыхнул свет. Синчхоль оглянулся и засмеялся. На душе у него стало легко от сознания, что он все-таки не переступил запретной черты. И опять мысленному взору его ясно представилось милое улыбающееся лицо Сонби.

Синчхоль подошел к Окчоми и погладил ее распущенные волосы. Этот жест он мог себе позволить с легким сердцем. Краска залила лицо Окчоми до ушей, и она не смела поднять глаза.

— Ну, теперь идите, ладно? Идите.

Окчоми притянула руку Синчхоля, гладившую ее по голове, и укусила. Синчхоль вспыхнул и вырвал руку.

— Ну, быстро!

— А я не уйду, не уйду, и все! Снова послышался кашель.

* * *

На следующее утро, едва Окчоми открыла глаза, подошел отец и погладил ее разметавшиеся волосы.

— Папа!

Она живо представила руку Синчхоля и почувствовала, как неизъяснимая радость переполнила все ее существо, всю эту комнату, наполнила собою все вокруг.

— Что так долго спишь?

— Вчера поздно уснула.

Окчоми вновь ощутила, как этой ночью обнимал ее Синчхоль, и веки ее порозовели. Если бы не было стыдно, она с гордостью поведала бы обо всем отцу.

— Папа... ты купишь мне одну вещь?

Токхо улыбнулся.

— Что же именно?

— Ты... про пианино слыхал?

— Пианино? Что это еще за пианино?

— Право, папа, какой ты... Когда ты в школу ходил, там, наверно, был орган, под который дети пели?

— Ну?

— Так это похоже.

— Гм. Ну, допустим, цитру бы попросила — еще куда ни шло, а от этого-то польза какая?

— Как — какая? Играть, папа.

— Хватит с тебя. Довольно того, что учишься. А то еще этакие вещи покупать.

— Ай, папа! Это же необходимо. Купи, ну!

— А сколько эта штука стоит?

— Так купишь?

— Скажи сначала, сколько стоит.

— Если обещаешь купить, скажу!

Когда Окчоми просила о чем-нибудь, Токхо не мог устоять.

— Может, и куплю.

— Хорошее — тысяч десять иен с лишним.

— Десять тысяч?!

У Токхо глаза на лоб полезли. Он не мог слова вымолвить. Окчоми схватила отца за руку.

— Папа, ты не представляешь, как хорошо играть на нем! Папочка, купи непременно!

В глазах ее светилась улыбка.

— А не получится так, что купишь эту штуку, да и забросишь?

— Нет, нет! Ни в коем случае. Люди, если имеют хоть малейшую возможность, специально приезжают в Сеул покупать своим дочерям пианино! Мне, думаешь, не завидно!

— Ну что с тобой поделаешь, скажи на милость! Деньги есть, так обязательно что-нибудь покупать надо? Для чего зря деньги бросать? Знаешь, сколько бы ты за год процентов на десять тысяч получила?

— Папа, право же, если не купишь, я непременно заболею. Я хочу пианино.

— Хо-хо! Вот ведь ты какая. До того хочешь иметь, что заболеешь... Так или иначе, а придется немного подождать.

Раз он наотрез не отказал, значит, наверняка купит. Токхо о чем-то задумался.

— Этот... Синчхоль, что ли? Он где учится?

— На будущий год Сеульский императорский университет кончает.

— Гм. И, видно, из состоятельной семьи?

— Кажется, живут на жалованье учителя, не знаю... А может быть, и земля есть в какой-нибудь провинции, кто знает... — зарделась Окчоми. — Папа, ты уйди, я встану.

— Вот, если человек из благородных, сразу видно, и манеры у него особые.

— Конечно.

Окчоми представила себе лицо Синчхоля, вспомнила, с каким смущением он смотрел на нее ночью, и радостная надежда заставила сильно забиться ее сердце.

Токхо ласково улыбнулся и вышел.