Избранные произведения. Том 1

У негра в красном колпаке
Меч в размахнувшейся руке —
Ждет только знака господина.
Пред ним блаженная Юстина.

Она покорна, и ясна,

И воле божьей отдана.
Без гнева, без единой пени
Она упала на колени.

Уж полотно сорвали с плеч.

Неотвратим жестокий меч:
Он отсечет грудь молодую,
Нагую, нежную такую.

Так, крепче пут, тесней желез,

Навеял чары Веронез.
Я долго зрителем единым
Стоял пред муками Юстины.

Хотел уйти — и все не мог,

Мне стыд тяжелый сердце жег.
И вдруг почуял я, что учит
Меня чему-то тот, кто мучит.

Чем грудь казалась мне бледнее,

Тем меч острей сверкал над нею.
Я слышал с уст молитвы лепет
И чуял в теле жуткий трепет,

Но превозмог себя. И вдруг

Я оглянулся: жарких двух
Глаз изможденных за собою
Увидел я сверканье злое.

Высокий, темный и худой,

За мной стоял монах седой,
И, взором палача в картину
Впиваясь, мучил он Юстину.

1912, Флоренция

Джинестри

Веселый Джинестри,
Невестин иль сестрин,
Но девий цветок,
У пиний огромных
На веточках скромных
Зажег огонек.

Он искры острее

На иглах желтеет
И пахнет, как мед.
И к нежным забавам
И ласкам лукавым,
Сияя, зовет.

О южные девы!

Любви перепевы
Запеть в новый срок
Ужели не дивный
Учил вас призывный
Джинестри-цветок.

1912, Марина ди Пиза

Савонарола

Ты исказитель Боттичелли,
Монах, мне страшный, и аскет.
Но отчего всю ночь без цели
Брожу я в горе и тоске

По площади темнопустынной

И к круглой бронзовой плите
Склоняюсь с тяжкою повинной
В неудержимой прямоте?

Как будто я костер багровый

Своей рукою разводил
Под тем, кто с яростью суровой
Любимой правде жизнь дарил.

Как будто я был с той; старухой,

Которой темные уста.
Из пламени кричали глухо
Слова: «Святая простота!»

Ог если б мог поднять десницу

Огромный мраморный. Давид
И вырвать жуткую, страницу,
Что Книгу Бытия чернит!

Брожу в тревоге. Ум двоится.

Безумие из темноты
Грозит крылом своим склониться
И подхватить… Пусты, пусты

Полночных улиц перспективы.

И с круга бронзового в ночь
Вещает профиль горделивый:
«Гори, безумствуй и пророчь!»

1912

Фонтан

Четыре прекрасных наяды
За полные груди свои
Схватились, и держат, и рады
Приливу жемчужной струи.

Над ними Нептун величавый

Стоит, молчалив и красив,
О девах любви и забавы,
О них навсегда позабыв.

Он бог. Что же помнить о девах?

Им — счастье. Ему — не беда,
Коль в бронзовых трепетных чревах
Четыре он зачал плода.

1912, Болонья

Рим