Избранные произведения. Том 1

– Как не принести, раз просила. Сама ездила к знахарке в Ягодную. Отказалась было наотрез: «Не дам, говорит, раз она доверилась врачам». Я приврала маленько: «Уже вернулась, говорю, домой». Ты знаешь, наверно, Каусарию – жену Камали из Новой слободки? У неё болезнь была вроде твоей. Ни один врач не мог помочь, сказали, что умрёт. Так вот она всего лишь два раза выпила снадобье этой знахарки и сразу встала на ноги. Сама видела: так поправилась – кровь с молоком. Так вот Каусария просила передать: в первый день, говорит, будет немного тяжело, но пусть потерпит, не страшно.

– Я что, очень исхудала? – с трепетом спросила Аниса.

– Зеркало небось есть у тебя, поглядись, – ответила старуха. – Только Аниса, милая, помни: пей украдкой, чтобы никто не видел. Как говорится, друзья промолчат, а враги скажут. Соседка-то твоя не проболтается?

– Она не знает по-татарски, ничего не поняла.

Но скрыть не удалось. Диляфруз, утром едва открыв дверь палаты, сразу же спросила:

– Чем это воняет? – и начала проверять у всех тумбочки.

Обнаружила у Чиберкеевой пузырёк с тёмной жидкостью, понюхала, сморщилась:

– Откуда у вас этот пузырёк?

Аниса хотела вырвать склянку из рук Диляфруз, но та успела отдёрнуть руку.

Употребление в больнице знахарских снадобий по закону считается чрезвычайным происшествием. И вот поднялся на ноги весь больничный персонал: прибежала встревоженная Магира-ханум, затем – Алексей Лукич. Главврач так рассердился, что приказал сегодня же выписать больную. Крепко досталось от него сёстрам и санитаркам.

Однако выписать Чиберкееву из больницы значило бы заведомо отдать её в руки знахарок, возможно – обречь на гибель. Профессор Тагиров не мог согласиться с Алексеем Лукичом. Строго отчитав и предупредив больную, он уговорил главного врача отменить своё решение.

Михальчук покачал головой:

– Вы, Абузар Гиреевич, зря берёте на себя такую обузу. Если что случится, нас по головке не погладят. А если выпишем, нам никто ничего не скажет. Есть закон…

– Да, никто ничего не скажет, и закон действительно есть, – задумчиво повторил профессор, – но что мы скажем своей совести? Что ответим перед лицом этого наивысшего судьи, Алексей Лукич, если выпишем больную, не вылечив её?

Пока врачи журили Чиберкееву, она молча сидела, опустив глаза. Всем своим видом хотела показать: «Ладно, ругайтесь, мне всё равно». А с Диляфруз совсем перестала разговаривать, лишь однажды ехидно заметила:

– Тебе за твоё шпионство, наверно, медаль дадут.

Диляфруз очень обиделась, но пререкаться не стала, только, зайдя в дежурку, всплакнула.

Прошла неделя. Чиберкеева по-прежнему ни с кем не разговаривала, на вопросы врачей не отвечала, но ела много, и поэтому с виду как будто поправилась. Решив, что это благотворное влияние знахаркинова снадобья, она запросила новую порцию. Поскольку теперь все её передачи проверялись, пузырёк весьма хитроумным способом был передан через другого человека. Ночью, часов в одиннадцать, Чиберкеева вышла в уборную, выпила снадобье, после чего тщательно прополоскала рот, а пузырёк выбросила в форточку. Затем вернулась в палату, легла в постель. Все остальные уже спали.

На улице выл ветер. А в дальнем конце коридора кто-то протяжно стонал, и вся больница словно вздрагивала. Потом в полутёмном коридоре начала маячить взад-вперёд чья-то чёрная скрюченная тень.

Это был Исмагил. Непогодливая ночь для него – сплошная мука. Он каждый раз вот так ходит, пока приступ боли вконец не свалит его с ног. Халат он не надевает, а просто накидывает его на голову, закутывается, как в платок. Пока не присмотришься, кажется, что это какое-то странное существо.

Не спала и Чиберкеева. У неё вдруг закрутило в животе. Вскоре боль стала жгучей, невыносимой. Чиберкеева очень испугалась, принялась истошно кричать на всю больницу.

Прибежала дежурная сестра Лена.

– Зажгите свет, зажгите свет! – кричала Чиберкеева. – Я боюсь темноты!

Лена побежала за дежурным врачом. И опять, на беду, дежурил тот же Салах Саматов. Он с кем-то весело разговаривал по телефону, то и дело громко смеялся, иногда, понизив голос до шёпота и прикрыв трубку ладонью, говорил что-то уж очень таинственное, после чего с ещё большим удовольствием смеялся.

Лена, приоткрыв дверь, торопливо сообщила, что Чиберкеевой очень нехорошо.

– Сейчас приду, – бросил Саматов и продолжил весело болтать.

Но дверь в дежурку осталась открытой, крики Чиберкеевой доносились и сюда. Саматов вынужден был прекратить разговор, зайти в палату.

– А вы почему не спите?! – закричал он на вышедших в коридор больных. – Одна истеричка орёт, а остальные слушают… Марш по палатам!

Чиберкеева рыдала, корчилась, уткнувшись лицом в подушку. Саматов принялся бранить её.

– Я не хочу умирать, не хочу! – кричала больная. – Позовите профессора, он спасёт меня!

– Чем это пахнет? – спросил Салах и нагнулся к больной. – Вы опять пили зелье? – И обернулся к сестре: – Она одурманила себя. Если не перестанет кричать, переведите в изолятор.

Саматов собственноручно потушил свет и вышел из палаты.