Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

Мы с ней пара, это было ясно всем. Я не слишком красивый — и она так себе, середнячка. Я образованный, негнутый — и она тоже. Фигурка у нее изящная (была), есть чувство юмора (когда не ревнует), вкус к красивому. И во многих вариантах состоялась у нас нормальная инженерная семья. В них я не бегаю по столовкам или базарчикам в перерывах, а мы здесь разворачиваем сверток с пищей, завариваем крепкий чай в колбе, едим бутерброды и домашние котлеты; Лида мне подкладывает что получше и следит за отражающимися на моем лице вкусовыми переживаниями.

(Да, но сейчас она в декрете… Все равно могла бы дать бутерброд с котлетой, если я ей муж, или вот сейчас принесла бы. Или поссорились? Ночью что-то такое назревало — а уж коли в ссоре, то думать о пище просто не принципиально.)

…А в других вариантах я привыкал-привыкал к мысли, что женюсь на Лиде, потом что-то во мне щелкнуло, и я начал быстро к ней охладевать. Какое-то чувство сопротивления заговорило: вот-де беру, что близко лежит, и лишь потому, что близко лежит. И Лида, поскучав, вышла за Толика Музыку, который тоже увивался за ней.

— Привет, Лидочка! Привет, Стадничек! — шумно появляется в дверях Стриж.

— Приве-ет! Музыки мы.

(Уф-ф… гора с плеч. Значит, в ней проявились лишь следы давней привязанности. И сразу несколько жаль, что давней: опять я одинок.)

— Да, верно, забыл. — Сашка подходит и без колебаний чмокнул Лиду сначала в левую щеку, потом в правую. — Когда тебе готовить подарок?

— Когда родина прикажет, тогда и приготовите! — Она мягко смеется. — Ну, как вы здесь без меня?

— Так ты что — соскучилась по нам, поэтому и пришла? — спрашиваю я.

— Да-а… а тебя это удивляет?

— Нашла о чем скучать! Здесь у нас химия, миазмы, вредно. Сидела бы лучше в сквере, читала книжку. Вон как тебе хорошо-то — четыре месяца оплачиваемого отпуска.

— Мне хорошо — вот сказал! — Лида смотрит на меня с упреком. — Уж куда лучше…

Я вспоминаю, что подобные слова с такими же интонациями она говорила мне сегодня ночью, — снова мне не по себе.

— Не обращайте внимания, Лидочка, — говорит Сашка. — Его тут сегодня током ударило. Через две руки с захватом головы.

Звенит телефон. Стриж берет трубку.

— Да?.. Здесь. Хорошо… — Кладет, смотрит на меня. — Пал Федорыч. Требует тебя. Перед светлы очи. Ступай и будь мужчиной, в том смысле, хоть там не распускай язык.

— Ага. Ясно! — Поднимаюсь, делаю книксен Лиде. — Покидаю. Ни пуха ни пера тебе.

— Тебе тоже, — желает она.

— Слушай! — говорю, не могу не сказать я-надвариантный, нездешний. — Если родишь сына, назови его Валеркой. Хорошее имя!

— М-м… — Лида, подумав, качает головой. — Нет, Валерий Анатольевич — тяжеловато.

— Вот Валерий Александрович — было бы в самый раз, — поддает Смирнова.

Хоть вызывают меня на явный втык, я удаляюсь скользящей походкой с облегчением в душе. О, эти женщины — интим, недосказанность, неоднозначность чувств, стремление связать или хоть сделать виноватым… и в мире о двадцати измерениях от них не скроешься. Как они меня, а!

2

Кабинет Уралова — третья дверь по нашей стороне коридора.

О, Паша не один: за столом спиной к окну сидит Ипполит Иларионович Выносов, профессор, доктор наук, заслуженный деятель республиканской науки и техники, замдиректора института по научной части, — грузный, несколько обрюзглый мужчина в сером двубортном костюме; круглые очки и крючковатый нос делают его похожим на филина. Уралов в порядке подчиненности примостился сбоку.

К Ипполиту Иларионовичу у меня почтительное отношение — в физтехе он нам читал курс ТОЭ (теоретических основ электротехники). Помню, как он принимал у нас экзамены, сопел от переживаний, дав каверзную задачу: решит студент или нет?.. Правда, в институте поговаривают, что исследователь из Выносова получился куда худший, чем преподаватель; даже эпиграмма появилась: «В науке много плюсов и минусов — к последним относится доктор Выносов». В какой-то мере оно и понятно: здесь физика твердого тела, полупроводниковая электроника, теория информации, кибернетика — новые науки, которым надо учиться. Это нелегко, когда привык учить других. Но как бы там ни было, благословив работы по эмоциотрону (понял он или нет, что там к чему, это уже другой вопрос), Ипполит Иларионович тем тоже примкнул к вариаисследованию. То есть сошлись трое, относящихся к Нулю, — это важно.

На столе лежит акт о списании «мигалки».