Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

…А Паша-то наш, благородный кшатрий, — надвариантен он все-таки или нет? Ведь совершил волевой переход, приобщился к многомерности мира. Правда, с вероятностью 0,98, прискорбный результат перехода отбил у него охоту интересоваться этим делом. Но — с вероятностью 0,02 — ведь не отбил! И, будучи загнан в угол неудачами и строптивыми подчиненными, вроде А. Е. Самойленко, вспомнит, рискнет проникнуть в заброшенный всеми Нуль-вариант. А затем подомнет Тюрина, усвоит от него необходимый минимум знаний и терминов… и начнет делать пассы:

— А вот наш первый советский эмоциотрон Э-1, созданный на основе этого… персептрон-гомеостата. Может перемещать человека в иные измерения, включая прохождение сквозь стену и обратно, а так же перемены внешности. Алла… э-э… батьковна, займите кресло! (Смирнова усаживается, техник Убыйбатько надвигает электродные тележки.) Радий… э-э… Кадмиевич, настраивайте! (Тюрин орудует за пультом «мигалки». Звучит сигнал приближения ПСВ.) Прошу внимания… (Пассы.) Видите — исчезла! (Пассы.) Видите: появилась с измененной прической и цветом ногтей!

— Где?! Где? — будут волноваться экскурсанты. — A-а… да-а! Тц-тц-тц!

Я так зримо представил эту картину, что даже жарко стало.

И незаметно я отклоняюсь вниз от спутников, вхожу в пике. Весом я тяжел. Оттеснили эти мысли и возбужденные ими чувства понимание первичного, разрушили связь с праматерью-планетой, дарительницей живой силы… мелкое, поверхностное, но ведь свое, черт бы его взял! Я камнем лечу вниз.

Нарастающий — и драматически ниспадающий от высот к нижним регистрам, — перезвон жетонов. Спутники с двух сторон подхватывают меня.

Еще перезвон — глубинный, с контрабасовым пиццикато — и вот мы трое на биокрыльях. А впереди, на бугре Ширмы, возникают — сначала расплывчатые, трепещущие всеми контурами, затем отчетливо — черные коробки многоэтажек на фоне заката. И внизу, по сторонам, всюду — проявляется из небытия мой город.

— Он привязался! — горестно восклицает Люся.

Мы, планируя, опускаемся на опушке рощи на бугре: где-то здесь я вчера утром шагал с Толстобровом по тропинке на работу. Я снимаю биокрылья.

— Ну вот, — Сашка смотрит на меня утомленно и грустно, — возись с таким… Все-то ты, Кузичка, преодолел, а вот барьер в себе не смог.

Я гляжу в его синие глаза. Нам не нужно много говорить друг другу, все ясно. Только: не смог — или не пожелал?

— Ты бы тоже мог его не перепрыгивать, Саш?..

— Глядите, чего захотел! Ты же знаешь, я здесь почти всюду пропащий: либо уже нет, либо скоро не станет. Да и… — Глаза его сощуриваются, секунду он колеблется — но мы же свои: — Не тянет меня с прямохождения обратно на четвереньки. Прощай!

Он коротко толкает меня ладонью в грудь, отходит, разбегается, раскинув крылья, вниз по склону, взлетает. Ну да, конечно: Сашка есть Сашка — не ему за мной следовать.

— Прощай, Лешенька! — Люся приникает ко мне, не скрывая слез: крылья мешают мне обнять ее как следует. — Я бы осталась, честно. Но это без толку: просыпаться ты будешь всякий раз без меня… — Она достает из волос свой звучащий жетон-параллелограмм, кладет мне в ладонь. — Возьми. Ты и так меня не забудешь, но — возьми. Мы долетим с одним… Прощай! — Теплые губы, мокрые щеки и глаза у меня на груди, на шее, на лице — отстраняется.

Секунда разбега — и она в воздухе.

Я долго слежу из-под руки, как улетают, удаляются из моей жизни навсегда (теперь я понимаю это) два самых близких человека: лучший друг и любимая женщина. Чувство одиночества так сдавливает грудь, что невозможно вздохнуть. Вот видны только два крылатых силуэта над домами на фоне предзакатной зари — если не знать, кто это, можно принять за птиц. Люди? Да. Боги? Тоже есть малость. Не мне их судить.

Вот различаю лишь две черточки — и они растворились в огненной желтизне. Все. Солнце слепит глаза. Отворачиваюсь.

…Город, взявший свое, красуется на холмах лучшей своей модификацией: красивыми белыми зданиями с ажурными вышками, темно-зелеными парками, девятью мостами через реку… Что он мне сейчас!

6

Я сажусь на траву, рассматриваю Люсин жетон. Теперь я гораздо лучше понимаю, что здесь к чему. Маршрутная карта вариантных переходов, микроэлектронный путеводитель. Вот эти искрящиеся множественные линии, извивающиеся, не пересекаясь, от нижней горизонтали к верхней, есть не что иное, как варианты развития человечества, его н. в. линии. По горизонтали нарастает время, по вертикали (или по наклонной грани жетона, все равно) — Пятое измерение, смысл которого… в чем? В ноосферной выразительности? В свободе, в обладании людьми все большими и большими возможностями? Да, пожалуй: нижняя горизонталь — «царство необходимости» (вроде той пещеры, где меня колошматили обезьяны), верхняя — «царство свободы», в коем мы так славно прогулялись. И путей перехода от одного к другому — множество: крутых и пологих, со срывами и плавным нарастанием, начавшихся раньше или позже. Привет тебе от колеблющейся возле столбика собаки, многомерное человечество!