Избранные произведения. Том 5

Гарафи-абзы долго всматривался в весёлое, дышащее здоровьем лицо Газинура. Видно, только что из бани. Щёки – словно яблоки. Посмотришь – вроде подвыпил, а он совершенно трезв. И откуда такая жизнерадостность в этом парне? Рос сиротой, материнской ласки не видел, с семи-восьми лет уже пас скот с отцом, до самой коллективизации гнул спину на кулаков. Одних побоев да оскорблений сколько перетерпел… Откуда в нём эта решительность, уверенность в своих силах? Взять хотя бы его самого, Гарафи, – места же себе не может найти из-за этого отъезда. А ведь он всё-таки человек бывалый, повидал на своём веку и Урал, и Сибирь, и Крым. И всё же перед дальней дорогой скребёт что-то на сердце. А Газинур из колхоза дальше чем на тридцать-сорок километров не выезжал – и хоть бы чуточку волновался. Бывают же такие счастливые люди!

– Легко, вижу я, смотришь ты на жизнь, Газинур, ой, легко! Ни думушки, к примеру, ни тоски в тебе нет.

– Думы да тоска, Гарафи-абзы, – весело ответил Газинур, – от безделья одолевают. А у меня – вплоть до сегодняшнего – не было дня без работы. Да и зачем она мне сдалась, эта тоска?

Не тоскуй, душа моя, вовек:
От тоски хиреет человек, —

пропел он задорно.

Гарафи невольно рассмеялся.

– Море тебе, к примеру, по колено, Газинур. Любуюсь я на тебя – весело живёшь, красиво живёшь, не боишься жизни.

Газинур вдруг сделался очень серьёзным.

– А чего мне бояться нашей, советской жизни, Гарафи-абзы? В старое время я, быть может, и боялся бы. А сейчас, куда ни пойди, нам везде одно солнце светит.

– Так, так, – протянул Гарафи-абзы, а сам, будто впервые увидев, внимательно оглядел Газинура.

«Семена, посеянные Гали, дали в твоей душе хорошие всходы, парень», – с невольным уважением подумал он.

Газинур вынул коробку хороших папирос и, проделав руками замысловатый фокус, протянул её Гарафи.

– Прошу. Подарок казанских девушек, – сказал он.

Гарафи-абзы покрутил, разминая папиросу, прочёл отливавшую золотом надпись на мундштуке и, скосив набок голову в войлочной шляпе, уставился на Газинура. Не замечая его насмешливого взгляда, Газинур разглядывал подаренную ему Гюлляр папиросную коробку. Одна выше другой громоздятся ледяные горы. Какой-то человек с развевающимися по ветру концами башлыка мчит во весь дух на коне. Эта гористая местность и есть Кавказ. Газинур знает о Кавказе только по нескончаемым воспоминаниям о старом солдатском житье-бытье своего отца, Гафиатуллы-бабая. Но слышать – одно, а видеть собственными глазами – совсем другое. Эх, поглядеть бы на эти горные хребты вблизи! Отец говорит, что на самых вершинах гор лежит вечный снег, а у подножия растёт виноград, апельсины. Диво!

– Смотри, Газинур, – пошутил Гарафи-абзы, затягиваясь ароматным дымком, – как бы не подцепила тебя, к примеру, казанская девушка на эту папиросную коробку с красивой картинкой. Бывает такое в молодости.

С другого конца улицы раздался звонкий, ещё не окрепший голос Халика:

– Газину-ур!

И все окрестности «Красногвардейца» повторили весёлым эхом: «…нур…»

– Зовут есть пельмени, – пояснил Газинур и поднялся с места.

Гарафи-абзы тоже встал.

– Значит, договорились, Газинур, – сказал Гарафи-абзы, – завтра с рассветом тронемся. Если увидишь в клубе Хашима и Газзана, передай им – пусть долго не спят.

– Будь спокоен, всё будет в порядке, Гарафи-абзы.

У калитки Газинура встретил младший брат Халик.

– Абы, – шепнул он тихонько, словно делясь важной тайной, – идём скорей! Тёти-гостьи сбивают масло, а оно не сбивается. Мама смеётся, они тоже хохочут. Потеха!

Зная, что брат любит посмеяться, Халик, оказывается, затем только и позвал его, чтобы он посмотрел на эту картину. А пельмени ещё не поспели. Их и в котёл-то ещё не опускали.

Газинур приоткрыл дверь. Гюлляр старательно сбивала масло. Короткие светлые волосы её рассыпались и падали на лоб… Она то и дело отбрасывала их тыльной стороной ладони и снова бралась за пахтальник. Фатыма, забыв о книжке, которую держала в руках, глядя на напрасные усилия подруги, заливалась весёлым хохотом.

Увидев Газинура, Гюлляр остановилась.

– Ох… устала… – улыбаясь, проговорила она и опустилась на край нар. – Адский труд!

– Тебе на дорогу готовят ведь масло, Газинур, – сказала стоявшая у печки и занятая подвешиваньем котла мать. – Сколько уже мучаются, бедняжки! Я говорю: «Давайте лучше я сама», – не дают.

– Мы надеялись, – может, Газинур хоть разок вспомнит о нас, когда будет есть масло в дороге, – сказала Гюлляр и смешливо взглянула на Фатыму. – А то уедет и позабудет.

– В таком случае, чтобы помнить о вас подольше, я всю дорогу не притронусь к этому маслу, – в тон девушке ответил Газинур и взялся за пахтальник.

– Ну-ка, посмотрим, почему оно упрямится.

Девушки с интересом наблюдали за движениями Газинура. Казалось, он работал, не прилагая никаких усилий. Между тем ещё не успели свариться пельмени, как масло уже было сбито. Девушки удивлённо заглядывали внутрь маслобойки.

– Как ты это сделал, Газинур?

– Вот так… Зная секрет и молитву, – улыбнулся Газинур, подавая матери маслобойку.