Избранные произведения. Том 5

Остановившись перед Гюлляр, подзадориваемый со всех сторон молодёжью, он вызывал её особенно долго. И Гюлляр, хотя и очень утомлённая докладом, не устояла перед таким искренним плясовым вызовом. Широко раскинув руки, она проплыла полный круг и только тогда вышла на середину. Казалось, Гюлляр не плясала вовсе, а порхала, будто белая голубка, что резвится в пронизанном солнцем бескрайнем синем небе. Газинур, да и все вокруг не сводили с неё восхищённых глаз.

Девушка остановилась перед Хашимом, который сидел, положив руку на плечо Газинура. Когда он встал, она села на его место.

– Гюлляр, – не дав ей даже отдышаться, спросил Газинур, глядя в её блестящие глаза, – неужели и вправду можно в нашем колхозе построить электростанцию? Эх, если бы так!.. Я собственными руками, кажется, вырыл бы канаву в триста метров, о которой ты говорила. Вот клянусь богом!

– Да ведь ты уезжаешь, – сияя улыбкой, сказала ещё не остывшая от пляски девушка.

– Я уж теперь думаю: может, не ехать? Ведь Ханафи-абы насильно меня не пошлёт. Возьму да не поеду.

Гюлляр нагнулась к нему и сказала вполголоса:

– Нет, Газинур, не отказывайся от своего решения, а постарайся там выучиться на электромонтёра.

Пляски сменялись песнями, песни плясками. Среди молодёжи были девушки из Исакова, из соседней чувашской деревни Наратлы. Русские, татары, чуваши часто встречались по вечерам в своих клубах, вместе заводили игры, плясали.

Пильщики Пашка и Степан тоже были здесь. У Степана в руках гармонь. Девушки из «Красногвардейца» посматривали на него особенно ласково.

Вот вышли на круг парень из «Красногвардейца» и девушка чувашка. Русоволосая, с васильковыми глазами чувашка запела по-татарски:

Шейка голубя бывает
Розовой и голубой…

Парень присоединился к ней:

Будь отчизны храбрым сыном,
Будь готов помчаться в бой!

У дверей, в группе молодёжи, не принимавшей участия в общих развлечениях, Газинур увидел Салима. Он что-то рассказывал, явно стараясь привлечь к себе внимание. Одна из девушек схватила его за руку, чтобы втянуть в круг пляшущих. Но Салим, прижимая к груди свободную руку, отказывался.

«Вот ломака!» – подумал наблюдавший эту сцену Газинур.

Принёс ли тогда Салим справку от доктора, нет ли, об этом Газинур не допытывался. Однако в списках отъезжающих Салим значился.

На круг вызвали Фатыму. Она остановилась в середине, заплетая распустившуюся косу. Увидев её, Исхак Забиров выхватил у Степана тальянку, одним движением растянул до отказа мехи, задержался на секунду, раздумывая, что сыграть, – и забегал пальцами по ладам. Это была новая плясовая мелодия одного татарского композитора. Удивлённая Фатыма подняла голову, и глаза её встретились с открытым взглядом высокого, широкоплечего парня с шапкой русых кудрей на голове. И, точно не желая, чтобы другие заметили этот взгляд, она отвела глаза и поплыла по кругу.

– И-и-и, милые мои, хорошо же играет этот Исхак на гармони! – услышала Гюлляр восхищённый шёпот стоявших за спиной девушек.

– Приезжая тоже под стать гармонисту.

– Кто это? – кивнула Гюлляр на гармониста.

– Наш тракторист! – с гордостью ответил Газинур.

Когда Гюлляр снова обратилась с каким-то вопросом к соседу, его уже рядом с ней не было. Гюлляр подозвала сидевшего на подоконнике Халика и поинтересовалась, куда исчез Газинур. Но маленький хитрец не выдал тайны своего старшего брата.

– Может, в правление пошёл, – невинно сказал он.

А Газинур в этот момент, перемахнув через палисадник, легонько стучал в окошко Миннури.

– Миннури! Миннури! – шёпотом позвал он.

Миннури тотчас же показалась в окне, – она, видимо, ждала его. Но какая это была Миннури!.. В глазах злые огоньки, брови насуплены.

– Ну, чего тебе от меня нужно? Беги в клуб, любуйся на приезжих красавиц…

– Не сердись, Миннури, – тихонько рассмеялся Газинур этой внезапной вспышке ревности. – Я люблю только тебя.

– Ну, ну, довольно болтать здесь, краснобай. Лучше уходи подобру-поздорову, не то оболью вот горячей водой из ковша, – голос девушки звучал всё жёстче.

Газинур хотел было успокоить девушку шуткой, но Миннури не давала ему рта раскрыть.

– Уселся возле гостий пенёк пеньком!.. И ухом не ведёт. Умереть можно со злости, глядя на него. Весь свет забыл… И всё шепчется с этой белобрысой…

«И чего она так сердится?.. Не иначе, как наболтали что-нибудь», – подумал Газинур и отодвинул в сторонку стоявший на подоконнике цветок. Он мешал ему видеть Миннури.

Девушка рывком поставила цветок на старое место.

– Целый вечер… хоть бы обернулся!

– Я все глаза просмотрел. Тебя нигде не видно было.

– Ага! Не видно!.. Коли пялить гляделки на приезжих, разве ж можно меня увидеть! Я ведь с игольное ушко, чтобы разглядеть, увеличительное стекло нужно.

– Не надо, Миннури. Своими несправедливыми упрёками ты терзаешь мне сердце.

– Как же, есть у тебя сердце!.. Убирайся! Не стой под окном, как привидение.

– Миннури, я ведь завтра уезжаю…

– Ну и скатертью дорога!.. – выпалила девушка.

И вдруг, закрыв лицо руками, скрылась в глубине комнаты.