Избранные произведения. Том I

Сюркуф не только посмел, но и совершил насилие над Региной, которая старалась в минуты наслаждения не показать насильнику, насколько она счастлива. Ей хотелось просить его продолжать и продолжать насилие, но в то же время она не забывала сопротивляться, правда, не мешая этим Сюркуфу бесчинствовать.

В этом извечном сражении кобылицы и жеребца Регина как бы убегала от Сюркуфа по зеленому лугу, а тот снова и снова нападал на нее. Любовники — а мы посмеем употребить это слово по отношению к Регине и Сюркуфу — соединялись вновь и вновь, причем жеребец оставался в счастливом неведении о том, что его ведут в сладкое укрытие, дразня и заманивая все глубже.

В результате Сюркуф был опустошен, счастлив и, конечно же, несколько виноват, потому что Регина дала волю долгим, хоть и беззвучным слезам, потому что Сюркуф погубил ее и теперь ей придется броситься с борта в воду.

— Не стоит этого делать, — размягченно воспротивился Сюркуф, — у нас впереди еще столько минут счастья.

— Это для вас счастье — для меня же страшное мучение и позор!

Она говорила так убедительно и рыдала так натурально (ей и в самом деле было жалко себя, жалко, что ее муж — такое ничтожество по сравнению с капитаном Сюркуфом, но ей надо возвращаться к нему — не выходить же замуж за преступника и мужлана!), что Сюркуф и в самом деле почувствовал раскаяние и даже хотел проводить даму до ее каюты, чтобы никто не посмел выглядывать из-за мачты или шлюпки.

У трапа вниз она сказала негромко и трезво:

— Прикажите отвести меня вниз матросу. Ваше внимание там, внизу, покажется излишним.

— А впрочем… — И Сюркуф согласился с возлюбленной. Да и был опустошен ею настолько, что сил не осталось, чтобы идти вниз и возвращаться вверх по трапу. Сюркуф окликнул матроса, который только что спустился с гальюна, прикрепленного к бушприту, и велел отвести пленницу в каюту. И, не попрощавшись, ушел к себе.

Когда миссис Уиттли возвратилась в каюту, из-за стенки послышался голос Фицпатрика:

— Вы живы?

— Я жива, — сухо ответила Регина.

— Он… он не посмел?

— Он не надругался над вами? — с надеждой на положительный ответ спросил через другую перегородку полковник Блекберри.

— Это было ужасно, — ответила Регина. — Но, к счастью, он корыстен и неумен. Я пригрозила, что покончу с собой, а его перед этим зарежу.

— Оу! — произнес капитан Фицпатрик.

— У меня в подошве башмака, — прошептал через перегородку полковник, — спрятан небольшой нож. Завтра на прогулке я передам его вам, и вы тогда вонзите нож ему в спину, когда он над вами надругается.

— А нельзя ли, чтобы это сделали вы сами и раньше, чем он надо мной надругается? — спросила недовольным голосом Регина.

Полковник не ответил, кто-то из офицеров за двумя или тремя перегородками позволил себе хихикнуть, а Фицпатрик, меняя скользкую тему, спросил:

— Он хоть накормил вас?

— Да, — сухо ответила Регина. — И пытался напоить… но ему это тоже не удалось. Теперь же я хочу спать.

Регина долго не засыпала, она вновь и вновь переживала слишком быстро миновавшие моменты насилия. Никогда еще ей не было так приятно вспоминать прошлое!..

На следующий день насилие повторилось, и Регина сопротивлялась чуть меньше, чем в первый вечер, но достаточно, чтобы Сюркуф измучился, подавляя ее сопротивление. Но, смертельно устав, он не смог подавить в себе желания ласкать эти груди и прижимать это пышное, но непослушное тело.

Во второй вечер Регина не произнесла ни звука, пока схватка не завершилась. Когда же они лежали рядом на трофейной оттоманке, Регина негромко и как-то деловито произнесла:

— Ну что ж, теперь тебе, мой милый, придется меня отпустить.

— Что?

— То, что ты слышал. Любой иной выход тебе невыгоден.

— Но почему же? Мне кажется, что сегодня я тебе уже не был так неприятен.

— Давай не будем говорить о моих чувствах. Ты владеешь моим телом, но не моей душой, — возразила Регина. — Но завтра ты потеряешь и тело.

— Как?

— Я тебе уже говорила, что намерена покончить с собой. Потому что я не переживу позора.

— Ничего страшного, никто не видел… — Сюркуф уже вел себя неправильно и понимал, что ведет себя неправильно. Перед покоренной женщиной нельзя оправдываться…

— Если вчера вечером мне удалось убедить своих соплеменников, то сегодня они уже догадаются наверняка. Но дело не в этом…

— А в чем же? — Сюркуф был измучен, опустошен, но при том все в нем стремилось к продолжению ласк.

— В том, что, как только я покончу с собой, ты лишишься половины выкупа, — ответила Регина.

— Ничего страшного. — В Сюркуфе никогда не засыпал деловитый работорговец. — У меня останутся «Глория» и ее трюмы.

— И слава насильника благородной дамы. Если бы ты был пиратом или просто разбойником, тебе бы это сошло с рук, твои товарищи смеялись бы, гордые тобой. Но теперь времена изменились. Ты же служишь Франции?

— Это все условно, я — вольная птица.

— Ваша Французская революция уже кончилась, — строго сказала Регина. — Сегодня у вас консул, завтра снова король. Можно грабить торговые корабли, но нельзя довести до самоубийства невестку пэра Англии.