Избранные произведения. Том I

— За себя? За себя нет, друг мой. Лишь бы только вы не заблудились.

— Не волнуйтесь; чтобы избежать возможной ошибки, я отмечу свой путь вехами.

— До свидания, брат. И не теряй надежды!

— До свидания, сестричка.

Но когда девушка увидела, как капитан, опираясь на палку, скрывается в зарослях, по дороге ножом кое-где обрезая мелкие ветки, присутствие духа покинуло ее. Открылся ли перед ней весь ужас ситуации, в которой она оказалась? Показалось ли ей одиночество более страшным, чем раньше? Или перевозбужденный от усталости и лишений разум не смог, как прежде, противостоять подступившему ужасу?

Сдавленные рыдания вырвались из ее груди, слезы хлынули из глаз, она бросилась на колени и, простирая руки к зеленому куполу, палимому неумолимым солнцем, душераздирающе возопила:

— Господи! Не покидай нас, Господи!

Долго длился припадок отчаяния. Она не замечала, как тянутся длинные часы. Лишь голод, ужасный приступ голода заставил ее заметить, как удлинились тени на берегу реки.

— Как долго он не возвращается! — прошептала девушка, стараясь проникнуть взглядом в запутанное сплетение ветвей. — Мне страшно, я вся дрожу! Если бы он, считающий меня такой сильной и решительной, знал, что, когда его нет рядом, я пугаюсь каждого шороха, каждого хруста!.. Завтра пойду вместе с ним, чего бы это ни стоило!

Вечерело. Вскоре наступит ночь. Непроглядная ночь в лесу, от которой дрожь пробирала самых отважных. Несчастная девушка почувствовала, как страх ее увеличивается с минуты на минуту.

— О! — обезумев, зарыдала она. — Завтра… До завтра я умру от страха!..

Но ее отчаяние сменяется нервной, истерической радостью. Она слышит тяжелые шаги, шорох раздвигаемых веток.

— Кристиан! Кристиан! Это вы?!

— Анна! Я здесь, Анна!

И офицер, еще более бледный, чем раньше, в разорванной в клочья одежде, с лицом, исцарапанным колючками, изможденный, еле держась на ногах, предстал перед нею в последних отблесках вечерней зари.

— Ничего! — глухо бросил он, и в голосе его прозвучали непередаваемые ноты отчаяния.

— Не все ли равно, раз вы вернулись!

— Действительно, не все ли равно, раз вы рядом со мной! Но мне нечего дать вам поесть! Нечего! О проклятый лес, еще более беспощадный и более обманчивый, чем море!

В этот вечер, чтоб обмануть голод, они пожевали молодые побеги бамбука. Капитан едва успел соорудить на голой земле импровизированное ложе из листьев, на котором обычно спала его спутница. Слишком ослабевший, чтобы развести костер на месте ночлега, измученный бесконечными и бесполезными хождениями по лесу, он упал у подножия дерева и заснул похожим на каталепсию[1800] сном. Среди ночи его разбудил яркий свет, сопровождающийся едким дымом. Тяжело поднявшись, Кристиан поплелся на берег реки, в сторону света. Каково же было отчаяние капитана, увидевшего, что горит вытащенная на берег пирога.

Накануне вечером он выпустил из виду, что надо достать головешки, прикрытые пеплом и лежащие в лодке на слое глины. За несколько дней глина растрескалась, изоляция попортилась, и выдолбленная из смолистого дерева лодка запылала.

Это была непоправимая катастрофа. Ведь могло же такое случиться, что проплыви они еще несколько часов, пусть даже день, и встретилась бы им на пути деревня… А без лодчонки невозможно выбраться из этого проклятого места. Кристиан прекрасно знал все препятствия, которыми кишел лес, и понимал, что никогда женщине не преодолеть тут и там поваленные деревья, не пробраться через колючие заросли, овраги, ручьи.

— Вот и все, — горестно прошептал молодой человек, — круг замкнулся…

Он жадно выпил несколько больших глотков воды, и на несколько мгновений вода потушила сжигавший его жар, затем, шатаясь, вернулся под дерево и лег. Виски раскалывались, сердце беспорядочно колотилось, тело стало сухим и горячим, красный туман застлал глаза, мысли путались, кошмары преследовали его.

«Это горячка, — подумал моряк в минуту просветления. — Наверное, лесная лихорадка. Значит, я умру… если не от голода, то от нее». Им овладела странная болтливость, и он заговорил, смутно сознавая, что мелет какую-то чепуху. Практикующий врач сразу узнал бы приступ малярийной лихорадки, до крайности напрягающий нервы.

Девушка, погруженная в тяжелый сон, пришедший на смену бурному отчаянию истекшего дня, сначала не расслышала, как стонет ее спутник. Многочисленные шумы леса, с которыми она в конце концов свыклась, и жалобные стоны капитана, слившиеся с лесными звуками, не пробудили ее ото сна. Однако перед самым рассветом, когда в джунглях на несколько мгновений воцарилась тишина, настойчивость этих бессознательных жалоб вывела ее из бесчувственного состояния.

Взволнованная, истомленная, мучимая страшным голодом, она удивилась, что друг ее еще не на ногах. Бросив вокруг себя быстрый испуганный взгляд, она увидела в трех шагах распростертое тело, услышала стон и глухой голос, произносящий ее имя…