Избранные произведения. Том I

Немец после целого ряда ложных выпадов и взмахов, призвав на помощь все свое искусство, хотел наконец нанести страшный удар своему противнику. Но в тот момент, когда его клинок с зловещим свистом и быстротой молнии, казалось, уже падал на голову мальчика, тот поднял свой палаш над головой навстречу падающему клинку, согнувшись было под тяжестью удара, но моментально оправившись, он кинулся вперед на гиганта, выставив вперед конец палаша. Два страшных крика одновременно огласили воздух: один сиплый, глухой, точно задавленный, другой — звонкий, пронзительный. И два человеческих тела разом грузно упали на палубу, доски которой тотчас же окрасились кровью.

Громкое «ура!» огласило воздух: это экипаж приветствовал окончание поединка…

Во все время этой ужасной сцены командир «Джорджа Вашингтона» сидел, запершись в своей каюте.

Ему было, вероятно, лет тридцать пять. Это был человек высокого роста, стройный, с правильными, энергичными чертами лица. Черная, как смоль, борода обрамляла его матовое лицо, на которое даже загар и морские ветры не смогли наложить своей печати.

Выражение лица, с закругленным подбородком, как у римских императоров, и с плотно сжатыми губами, свидетельствовало о непреклонной воле, а голубые глаза смягчали это выражение, которое минутами граничило с жестокостью.

Он, казалось, весь состоял из контрастов. Какая была его национальность, многие затруднились бы определить. Он прекрасно говорил по-французски, и требовалось очень внимательное и привычное ухо, чтобы уловить не столько в его выговоре, сколько в интонации легкий акцент креолов Луизианы.

Он также владел в совершенстве английским языком, и впоследствии мы увидим, что он был отличный лингвист.

Сидя за столом, заваленным бумагами, командир был погружен в невеселые мысли. Казалось, все его существо возмущалось против чего-то, и горькая усмешка кривила рот каждый раз, когда его взгляд падал на большой конверт с красной печатью, вскрыть который как будто не решалась его рука.

Эта красная печать производила на него впечатление пятна крови.

Как вообще все люди, обреченные на частое одиночество, он говорил сам с собой:

— Неужели призрак прошлого всегда будет преследовать меня, и одно преступление будет влечь за собой другое, и так без конца?! Неужели необходимо, чтобы и без того уже столь тяжелая цепь, привязывающая меня к жизни, стала еще тяжелее? Нет, это уж слишком! Можно подумать, что все на свете сговорились, чтобы вечно напоминать мне о моем бесчестье… Все! Даже этот мальчик, который теперь, быть может, станет покойником там, наверху…

«Какой страшный урок!.. У него есть знамя! Есть национальная эмблема, которую он любит и чтит… и то, что называется честью, заставляет усиленно биться его сердце!

Да, и я был когда-то таким, и у меня была вера во все прекрасное, как у него и у этого Андре, благородная натура которого мне и по сей час, несмотря ни на что, глубоко симпатична. Но все эти «люди чести» как будто нарочно сговорились заставлять меня еще глубже, еще мучительнее сознавать свое падение и свой позор.

Довольно! Надо с этим покончить! Пустить себе пулю в лоб?! Минута — и череп разлетится на куски, и все будет кончено… Затем вечное, полное забвение, вечная нирвана!..

Смелей!.. Ах, да разве я боюсь смерти?»

Он схватил револьвер и приставил дуло ко лбу, собираясь уже нажать на курок, как вдруг взгляд его случайно упал на детский портрет прелестной девочки лет десяти, улыбавшейся ему из золотой рамки.

Он выпустил оружие из рук и страстно воскликнул:

— Мэдж, дочь моя! Дорогая моя маленькая Мэдж!.. Моя смерть была бы твоим позором! Прости меня, дитя мое!.. Я не имею права сбросить с себя бремя жизни. Они, эти негодяи, тобою держат меня в руках! Но пусть так! Пусть бесчестье твоего отца навсегда останется неизвестным, только бы ты была счастлива, хотя бы этой страшной ценой.

Да, только для того, чтобы спасти твою драгоценную жизнь и счастье, я стал тем, что есть… Быть может, было бы лучше, если бы ты умерла, бедное дитя… Но есть жертвы, которые свыше человеческих сил.

Но довольно! Я, кажется, расчувствовался. Что бы сказали про меня эти ребята, там, наверху, если бы теперь увидели меня! «Вы разнервничались, мой милейший… Вам надо лечиться… Вы хороший, опытный моряк, но всем своим умом вы обязаны вашим учителям, вашим хозяевам! Да, у вас есть грозные и ужасные хозяева!.. Ну, так что же?! Я к вашим услугам, господа!» — закончил он, и лицо его с изумительной быстротой приняло вновь обычное, беспощадно-насмешливое выражение.

«Посмотрим, какой у нас сегодня пароль. Какие предстоят дела? Да… еще одна казнь. Этот пароход, который я должен встретить в этих местах, будет, вероятно…»

Он не договорил, взял со стола конверт с красной печатью и ровным, отчетливым голосом прочел надпись на нем: «Командир Флаксхан ознакомится с содержанием этой депеши под 33° южной широты и 45° восточной долготы. Он будет в точности сообразовываться в своих действиях с предписаниями, которые будут заключаться в ней».

— Да, да, мне известна эта формула!