Избранные произведения. Том I

Рассчитывать на какую-нибудь помощь от Джейты или Херихора не следовало. Как-то очень трудно было поверить, что те, кто захватил ее, могли оставить в живых хоть одного столь могущественного противника. Итак, следовало надеяться только на себя, с единственной только поддержкой — подчищенными воспоминаниями Ашаки. Тем не менее то, что она ощущала в данное время, было скорее не страхом, а закипающим гневом. Она обучалась самоконтролю раньше, однако ее эмоции не становились менее бурными из-за того, что она их сдерживала. Теперь нужно заставить гнев работать на нее, как она делала несколько раз в прошлом, чтобы поддержать свою решимость добиться успеха в деле и усилить мужество, которое подкрепило бы эту решимость.

Идайзи, Юсеркэф, Хасти — она начала методично вызывать в памяти все воспоминания Ашаки, касающиеся этих троих. Юсеркэф — он, пожалуй, был слабым звеном. В монархии, которая прочно основывалась на матриархальном наследовании, сын короля обладал небольшой властью. Если бы он женился на Ашаки — тогда бы он мог надеяться на корону.

Но у него никогда не было этой возможности.

Члены Рода сочетались браком по обязанности, а не по собственному выбору, по крайней мере первым и официальным браком, хотя царствующие королевы зачастую имели фаворитов, короли — наложниц. Однако в этом поколении было принято решение, что должна быть влита свежая кровь, в надежде на то, что это приведет к новому потомству с Талантом.

Императрица Налдамак была выдана замуж в ранней юности за очень отдаленного кузена, который двумя годами позже погиб при крушении фланера. И от этого брака не было детей, да иначе и не могло быть, поскольку врачи заявили, что императрица бесплодна. Таким образом, продолжение династии зависело от Ашаки — если бы она не погибла.

А если бы она погибла? Тогда продолжение династии, возможно, зависело бы от Юсеркэфа.

Идайзи была всего-навсего дочерью провинциального правителя и имела, кроме того, некоторое количество крови заморских варваров, поскольку ее провинция находилась на морском побережье, где под тщательным присмотром велась торговля с чужеземцами. Ашаки всегда знала, что она фактически будет императрицей, если трон перейдет к Юсеркэфу.

С неохотой она вызвала в памяти воспоминание о Хасти.

Здесь были управление и власть, и иногда одно не было частью другого. Кто-то мог предпочесть стоять за спиной императора и через него обладать подлинной властью. Как раз в этом подозревали Хасти. И, кажется, эти подозрения были не безосновательными.

Если Налдамак, вернувшись к Празднику Середины Года, взойдет на трон во время ритуальных церемоний без жезла в своих руках… именно этого они пытались добиться с самого начала. Теперь они обладали и тем и другим — жезлом и Ашаки! Или видимостью этой принцессы. Из памяти, которую она исследовала, Талахасси узнала, что о Хасти известно очень мало, в основном только догадки.

И то, что Идайзи сообщила, — что верховный жрец Зихларз заперт в своем храме, — было предостережением, что он не может быть вызван. Ей лучше рассчитывать только на себя, Талахасси, чем на память умершей Ашаки или на чью-то помощь извне.

Хотя это было слабым успокоением.

Экипаж, в котором ее везли, остановился. Она закрыла глаза. Теперь только уши…

Она услышала лязг задвижки на задней стенке транспортного средства. И затем свежий воздух — на этот раз менее испорченный испарениями города, — когда носилки, на которых она лежала, вытащили наружу. Теперь ее несли, и ее носильщики торопились, двигаясь рысью. Здесь было больше света, который она уловила сквозь очень узкую щелочку между веками, которую позволила себе, чтобы видеть.

— В Красную Палату. — Впервые она отчетливо разобрала слова. — И позвать лорда. — Это говорила Идайзи.

Красная Палата? Да, она находилась в Южном Дворце — этом центре, куда люди Херихора проникнуть не могли, — в который недавно прибыли подозреваемые предводители мятежа. И комната эта имела ужасную историю, ибо в ней сто лет тому назад брат убил брата в борьбе за трон и руку сводной сестры, которая уже выбрала себе консорта.

Даже Талант не делал династию свободной от порока честолюбия и алчности. Возможно, потому он так ослабел в этом поколении. От злоупотребления или принуждения этот вид силы исчезал. Извращенная, она могла обернуться против того самого человека, который пытался использовать ее как оружие. Может быть, Идайзи выбрала теперь эту обитель позора по определенной причине. В таких местах, где сильнейшая эмоция была проявлена в каком-то гнусном и кровавом поступке, обычно оставалось, даже в течение поколений, зло, которое могло заслонить ясное зрение обладающих Талантом, оставив их открытыми для вторжения того, чего боялись больше любых действий. Но она не Ашаки, потому ей не нужно было опасаться такого вторжения.