Избранные произведения. Том I

— Вы обвиняетесь в убийстве Альфаро Солано, — ответил Торрес. — Вам не удалось одурачить меня, Генри Морган, когда вы там, на гасиенде, попытались выдать себя за другого человека. Я знаю этого другого. Его зовут Фрэнсис Морган, и о нем я смело могу сказать, что он вовсе не убийца, а глубоко порядочный человек.

— О боги! — воскликнул Фрэнсис. — А ведь вы еще недавно пожимали мне руку, сеньор Торрес.

— Я поддался обману, — с грустью сказал Торрес. — Но это было лишь на мгновение. Согласны ли вы добровольно следовать за нами?

— Словно я могу… — Фрэнсис красноречиво взглянул на винтовки и пожал плечами. — Вы, вероятно, быстро меня осудите и на рассвете повесите?

— В Панаме рука правосудия карает быстро, — ответил начальник полиции. Он говорил по-английски довольно прилично, хотя и с акцентом. — Но все-таки не так уж быстро! На рассвете мы вас не повесим. Лучше часов в десять утра — так будет удобнее для всех. Как по-вашему?

— О, пожалуйста! — ответил Фрэнсис. — Можно даже в одиннадцать или в полдень — протестовать я не буду.

— Попрошу вас следовать за нами, сеньор, — сказал Мариано Веркара-э-Хихос. Несмотря на его слащаво-любезный тон, в нем чувствовалась холодная твердость мрамора. — Хуан! Игнасио! — приказал он по-испански своим людям. — Слезайте с коней! Отберите у него оружие! Нет, руки ему связывать не нужно. Посадите его на седло позади Грегорио!

* * *

Фрэнсис сидел в камере местной тюрьмы, построенной из высушенной глины. Стены этой камеры, давно уже не беленные, были в пять футов толщиной. На земляном полу вповалку спали человек двенадцать заключенных-пеонов.[13] Откуда-то снаружи доносились удары молотка. Фрэнсис стал припоминать подробности только что закончившегося суда. При этом воспоминании он тихо и протяжно свистнул.

Был вечер — половина девятого. А суд начался в восемь… Удары молотка, которые он слышал, возвещали, что уже начали сооружать виселицу, на которую ему придется взойти в десять часов утра, чтобы с этого возвышенного места сделать последний прыжок в вечность. Рассматривалось его дело ровно тридцать минут. Оно могло бы закончиться и в двадцать минут, если бы не Леонсия. Молодая девушка ворвалась в зал заседаний и затянула суд минут на десять — срок, который любезно предоставили ей, как представительнице знатного рода Солано.

— Начальник полиции был прав, — сказал себе Фрэнсис. — В Панаме правосудие в самом деле скорое!

Найденное у него в кармане письмо Леонсии, адресованное Генри Моргану, погубило обвиняемого. Остальные улики подобрать было уже нетрудно. Нашлось с полдюжины свидетелей, которые удостоверили факт убийства и показали, что убийцей был именно подсудимый. Это подтвердил даже сам начальник полиции. Был только один момент во всей процедуре суда, когда у бедного Фрэнсиса немного потеплело на душе. Когда в зал ворвалась Леонсия. Ее сопровождала в качестве дуэньи древняя тетка Энрико, у которой от дряхлости непрестанно тряслась голова.

Да, несмотря ни на что, это был сладкий миг для Фрэнсиса: он увидел, как горячо молодая девушка отстаивала его, как страстно она желала спасти ему жизнь. Увы! Все ее старания были тщетны.

Леонсия прежде всего заставила подсудимого засучить рукав и обнажить левую руку. На это начальник полиции только презрительно пожал плечами. Тогда Леонсия повернулась к Торресу и разразилась целым потоком слов, но так как она говорила по-испански, и притом очень быстро, Фрэнсис не смог ничего понять. А когда после нее выступил со своими показаниями Торрес, весь переполненный людьми зал загудел: присутствующие взволнованно переговаривались и жестикулировали.

Все это Фрэнсис видел со своего места. Не заметил он только того, что Торрес, пробираясь сквозь толпу на свое свидетельское место, успел по дороге обменяться несколькими словами с начальником полиции. Эта сценка ускользнула от подсудимого. Не догадывался он и о том, что Риган подкупил Торреса и велел ему как можно дольше удерживать Фрэнсиса от возвращения в Нью-Йорк. Точно так же бедняга не подозревал, что Торрес сам был влюблен в Леонсию и испанца терзала бешеная ревность.

Поэтому Фрэнсис так и не понял, какую комедию разыгрывал Торрес, выступая в качестве свидетеля. Леонсия заставила сеньора Альвареса признать, что он никогда не видел у Фрэнсиса Моргана шрама на левой руке. Добившись этого, молодая девушка бросила полный торжества взгляд на старичка судью. Но тут начальник полиции громогласно задал Торресу вопрос:

— А можете ли вы присягнуть, что видели шрам на руке у Генри Моргана?

На лице сеньора Альвареса отразились смущение и растерянность, он испуганно взглянул на судью, умоляюще посмотрел на Леонсию и, наконец, молча покачал головой в знак того, что подобной клятвы он дать не может.