Избранные произведения. Том I

Наконец мы благополучно добрались до противоположной стороны города; укрепление вдавалось там в самое море. Из воды выделялась гряда черных камней, покрытых водорослями. Мы потихоньку вскарабкались на камни и, осторожно переступая по их скользким верхушкам, добрались до одного из отверстий водостоков. Мы сильно устали и присели на камень отдохнуть. В этом месте мы уже не подвергались опасности, хотя всего в двадцати шагах от нас были люди, которые кинулись бы на нас как ищейки, если бы только узнали о нашем присутствии. Однако настоящий риск сопряжен не с началом нашей экспедиции.

Отдохнув немного, мы вошли в галерею. Мой спутник шел по ней совершенно свободно, словно она была ярко освещена.

Через несколько времени мы увидели свет, проникавший через решетку сверху,

— Выйдем тут? — спросил я.

— Нет, капитан, — шепнул Рауль, — пойдем дальше.

Мы миновали еще два отверстия и затем остановились у четвертого, пропускавшего едва заметный луч света.

Мой спутник внимательно прислушивался. Потом, просунув руку между прутьями, он осторожно отомкнул закрывавшую выход железную решетку. Высунув голову, он осмотрелся.

Убедившись, что поблизости нет никого, Рауль вскарабкался наверх и исчез. Через минуту он возвратился и шепнул:

— Пожалуйте, капитан!

Я поднялся вслед за ним; Рауль осторожно запер решетку.

— Запомните хорошенько это место, капитан, — прошептал он, — ведь может случиться, что мы будем разлучены…

Мы находились в грязном предместье. Кругом не было ни души, за исключением своры ободранных, одичавших собак; такими всегда бывают собаки в осажденных городах. В нише противоположной стены стояла статуя, перед которой горела лампада: под ней находилась кружка для сбора на бедных. В вышине рисовался силуэт старинной колокольни.

— Что эта за церковь? — спросил я Рауля.

— Магдалины…

— Запомню… Теперь — вперед.

— Buenos noches, senor! (Доброй ночи, сеньор!) — сказал Рауль завернутому в плащ солдату, проходившему мимо нас.

— Buenos noches! — грубым голосом ответил воин.

Мы шли по самым темным и пустынным улицам, по возможности избегая встреч. Жители спали, но патрули попадались на каждом перекрестке.

Наконец пришлось вступить и на людную, ярко освещенную улицу. Едва сделали мы несколько шагов, как один из прохожих, пораженный нашим странным видом, остановился и внимательно осмотрел нас с головы до ног. Мы были одеты в кожаное платье обыкновенных ранчеро, но с нас ручьями стекала вода.

— Carajo! Caballeros!.. Почему вы не раздеваетесь перед тем, как войти в bano (ванна)? — воскликнул он, загородив нам дорогу.

— Что случилось? — осведомился проходивший мимо солдат.

Собралось еще несколько человек, нас потащили ближе к свету.

— Mil diablos! (Тысячу чертей!) — крикнул один из солдат, узнав Рауля. — Да это наш старый приятель француз! Parlez-vous francais, monsieur? (Вы говорите по-французски, сударь?)

— Это шпионы! — закричал другой.

— Арестовать их! — приказал сержант, приблизившийся во главе патруля.

Солдаты окружили нас.

Тщетно уверял Рауль, что мы только бедные рыбаки, вымокшие во время ловли.

— Вы одеты не по-рыбачьи, — заметил кто-то.

— Притом рыбаки не имеют обыкновения носить алмазы, — добавил другой, срывая у меня с пальца перстень. Внутри были выгравированы фамилия и чин!

Явилось еще несколько человек, знавших Рауля; все подтвердили, что не видели его вот уже несколько дней.

Ясное дело, он перебежал к янки…

Нас потащили в тюрьму, где подвергли самому тщательному обыску.

У Рауля не нашлось ничего, у меня же в кошельке оказалось несколько золотых монет с американскими орлами. Этого было вполне достаточно, чтобы погубить нас. Нас крепко сковали вместе и втолкнули в темную конуру; мы остались наедине с нашими горькими мыслями…

Глава 29

ЧУДЕСНАЯ ПОМОЩЬ

— Helas, helas! — вздохнул француз, когда тяжелая дверь захлопнулась за нами. Он опустился на каменную скамью, увлекая и меня за собой.

Утешить его мне было нечем. Ясно, что нас будут судить как шпионов; следовательно, оставалось жить всего несколько часов…

Меня мучила мысль, что я вовлек в беду своего товарища. Да и самому мне не хотелось умирать так бесславно. Дня три назад я вовсе не дорожил жизнью, но теперь она стала мне вдруг так мила! Подумать только, что я никогда больше… «Я, кажется, становлюсь трусом», — прервал я самого себя.