Избранные произведения. Том II

Он придвинул к себе лист бумаги, взял перо и начал писать: «Дорогой отец… дорогая матушка… дорогие мои обожаемые родители…»

Внезапно перо выскользнуло у него из рук, сердце забилось все сильнее, рука задрожала, слезы выступили на глазах, и рыдание вот-вот готово было вырваться из груди. Оторва, человек из железа, почувствовал, что его неукротимая воля слабеет. Ах, если б он был один! Но русские смотрели на него. Русские, которые знали, что его ждет, восхищались выдержкой и достоинством пленника.

Что ж, на глазах у врага негоже выказывать недостаток самообладания… надо утаить от них как нечто постыдное минутную слабость, такую естественную и человечную. Оторва сжал зубы, тяжело вздохнул и проглотил слезы. Потом закурил сигару и снова принялся спокойно писать.

Он писал долго, стопка исписанных листочков росла. Душа отважного и нежного солдата изливалась в тысяче прелестных подробностей. Немало слез прольют его близкие, читая это. Зуав медленно перечитал письмо, которое дышало любовью, и поставил свою подпись. Потом, не думая больше о том, смотрят ли на него русские, поднес письмо к губам, как делал это, когда ребенком писал матери: «Прими мой крепкий поцелуй, который я кладу в конверт!..»

Молодой человек красиво, не без щегольства, выписал адрес на конверте:

«Господину Мишелю Бургею

Командиру эскадрона в отставке

в Нуартер (Эр и Луар)

Франция

(Заботами майора Павла Михайловича)».

Какое-то время Жан сидел в задумчивости и тихонько бормотал про себя:

— А как же Роза?

Он машинально протянул руку к бумаге, как бы собираясь снова писать. Но тут же передумал. «Зачем? Я исчез более шести недель назад… На войне это долгий срок… Он наводит на мысли о вечной разлуке. В полку наверняка считают, что я убит… Милая Роза!.. Она уже оплакала меня и не надеется на встречу… Стоит ли заново причинять ей страдания и писать о том, как велика моя любовь и как разрывается мое сердце при мысли, что я теряю ее навсегда! О-о, как я мечтал о нашем с ней будущем!.. Великолепная жизнь!.. Офицерский чин!.. Эполеты!.. Воинская слава! Прекрасные мечты, у которых — увы! — нет будущего, которые через несколько часов уничтожит смерть. Что ж, приходится смириться! Да, лучше промолчать! Дочь солдата, она собиралась стать женой солдата и должна была быть готова к славной, но полной риска жизни».

Оторва сидел, облокотившись о стол, подперев руками лоб, с блуждающим взглядом, не замечая, как бегут часы. Вот уже и рассвет встал над городом, проникая за решетки каземата.

«Вот и день! Что ж, я уже не стану ложиться. Бессонная ночь!.. Если и не первая в моей жизни, зато наверняка последняя… А потом отдых… навсегда!»

Тут он заметил, что его мундир в пыли и грязи.

При мысли о том, что он предстанет перед расстрельной командой в обличье пьяницы, подобранного на улице, его охватил стыд.

Безупречный солдат, он хотел быть начищенным и надраенным, как на параде.

Знаками Жан попросил своих стражей принести ему щетки, ваксу, мыльную воду. Солдаты превосходно поняли француза и поспешно предоставили в его распоряжение все свои туалетные принадлежности. Гетры, ботинки, шаровары, пояс, куртка, феска — он все внимательно осмотрел, почистил щеткой, надраил с той ловкостью и тщательностью, с какой это делают старые служаки.

Работа спорилась: и вот уже снаряжение засверкало, как новенькое. Потом зуав старательно, с мылом вымыл руки, шею и лицо и снова стал самым блистательным из зуавов всех трех зуавских полков.

Русские в восторге наблюдали за этим великолепным солдатом, олицетворявшим собой французскую армию. Для человека, которому предстояло вот-вот расстаться с жизнью, он держался с необыкновенным достоинством.

И все же морщина пересекала его лоб. Час казни приближался, а майор Павел Михайлович еще не появлялся. Неужели что-то могло ему помешать выполнить обещание, нарушить взятое на себя священное обязательство присутствовать при казни?

Несомненно, произошло что-то серьезное. Несчастный случай?.. Ранение? Или хуже? Вполне возможно, тем более что союзные армии удвоили интенсивность огня, словно французы и англичане решили устроить зуаву кровавые похороны.

На колокольне собора часы пробили девять. Каждый из девяти ударов сопровождался залпом картечи.

Наступила роковая минута.

В каземат быстрым шагом вошел унтер-офицер, поприветствовал Оторву и жестом предложил ему следовать за собой.

Жан встал, положил письмо на видное место на столе и последовал за унтер-офицером. У выхода, с оружием к ноге, выстроились солдаты. Прозвучала короткая команда. Солдаты окружили зуава, вскинули ружья на плечо и тяжелым шагом тронулись в путь.

Снаряды, бомбы сыпались градом. Двигаться следовало осторожно, используя для прикрытия оборонительные сооружения, чтобы не попасть под обстрел.

Для казни осужденного выбрали ход сообщения, расположенный позади третьей линии укреплений.