Сакс понял, что Мишель имел в виду — сейчас быстро менялось отношение к различным вещам.
— Иногда мне кажется, что никакого развития нет, — печально проговорил он.
— Но, Сакс, — возразил Мишель, — ведь мы здесь, на Марсе, видели, как пришли к концу патриархат и право собственности. А это одно из величайших достижений в истории человечества.
— Если это действительно так.
— Разве ты не считаешь, что женщины сейчас имеют столько же власти, сколько мужчины?
— Насколько я могу судить, имеют.
— И даже больше, если говорить о деторождении.
— Это логично.
— А земля находится в совместном управлении всеми людьми. У нас в собственности еще остались личные вещи, но собственности на землю здесь не было никогда. Это новая общественная реальность, и мы боремся за нее каждый день.
И это действительно было так. Сакс вспомнил, какими острыми оказывались конфликты раньше, когда право владения и капитал считались нормальными явлениями. Да, пожалуй, это было правдой: патриархат и право собственности исчезали из общественной жизни. По крайней мере, на Марсе, по крайней мере, пока. Но, как и в случае с теорией струн, может понадобиться немало времени, чтобы ситуация с ними наладилась. Все-таки даже сам Сакс, имевший предубеждение против всего и вся, пришел в изумление, когда увидел работу женщины-математика. Или, если точнее, женщины-гения. Которой он был буквально заворожен, равно как и все остальные мужчины из группы теоретиков — до такой степени, что, когда она уехала, они оказались словно убиты горем.
— Но на Земле воюют так же, как и до этого, — беспокойно проговорил он.
И даже Мишель был вынужден с этим согласиться.
— Демографическое давление, — объяснил он, словно отмахиваясь от этой проблемы. — Там слишком много людей, и число их постоянно растет. Ты же видел, каково это, когда мы там были. И пока Земля остается в таком положении, Марс будет находиться под угрозой. Значит, нам тоже придется бороться.
Сакс кивнул. Это в некотором смысле успокаивало; людское поведение не было непреодолимо злым или глупым, но соответствующим обстановке, полурациональным и, оглядываясь на историю, — опасным. Каждый хватал, что мог, понимая, что на всех не хватит, и делал все, чтобы защитить свое потомство. Конечно, совокупный эгоизм каждого ставил под угрозу всех, но это, по крайней мере, можно было назвать попыткой действовать разумом, первым признаком адекватности.
— Сейчас дела уже не так плохи, как раньше, — продолжал Мишель. — Даже на Земле люди заводят гораздо меньше детей. И они довольно успешно преобразовывают коллективы с учетом наводнения и всех бед, что его предваряли. Возникло множество новых общественных движений, и часть из них вдохновлялась тем, чем мы занимаемся здесь. И тем, чем занимается Ниргал. Они до сих пор следят за ним и готовы слушать, даже когда он не говорит. То, что он заявил, когда мы там были, до сих пор имеет большой отклик.
— Полагаю, что так.
— Ну еще бы! Дела налаживаются, ты должен это признать. А когда антивозрастная терапия перестанет помогать, наступит баланс рождаемости и смертности.
— И это случится уже скоро, — мрачно предрек Сакс.
— Откуда ты знаешь?
— Уже проявляются разные признаки. Люди умирают то от одного, то от другого. Старение — это сложный процесс. Продолжать жить после того, как оно наступило, — это чудо, которого мы уже достаточно повидали. У старения, очевидно, есть какая-то своя цель. Наверное, избежать перенаселения. Освободить место под новый генетический материал.
— Для нас это не сулит ничего хорошего.
— Мы уже превысили среднюю продолжительность жизни более чем на двести процентов.
— Согласен, но тем не менее. Никто не захочет умирать только из-за этого.
— Нет. Но нам нужно сосредоточиться на настоящем моменте. Кстати, об этом: почему ты не выходишь со мной в поле? Я буду очень этому рад, да ты и сам хочешь. Это же невероятно интересно!
— Я постараюсь немного освободиться от дел. У меня сейчас много клиентов.
— Да у тебя полно свободного времени. Сам посмотришь.