Избранные произведения. Том II

— Понимаю, но мне все равно.

— Ты думаешь, это не важно.

— Ничто не важно настолько, как ты говоришь. Все это не имеет смысла. Это просто побочный эффект Большого взрыва.

— О, я тебя умоляю, — проговорила Энн. — Нигилизм — это такая глупость.

— Ну кто бы говорил! Ты же сама нигилист! Твои жизнь и чувства не имеют ни смысла, ни ценности. Это слабый, трусливый нигилизм, если ты способна такое понять.

— Ух ты, храбрый мой нигилист!

— Да, я это признаю. А потом наслаждаюсь тем, чем можно наслаждаться.

— И чем же?

— Нахожу удовольствия. Чувства и то, что их вызывает. Я вообще-то сенсуалист. Да, наверное, это требует некоторой храбрости. Чтобы терпеть боль, рисковать жизнью, чтобы получить по-настоящему глубокие чувства…

— Ты думаешь, тебе приходилось терпеть боль?

Зо припомнила жесткую посадку в Оверлуке, боль, несравнимую с переломами ног и ребер.

— Да, приходилось.

На частоте повисла тишина, нарушаемая лишь помехами магнитного поля Урана. Похоже, Энн не возражала. И этим молчанием она только разозлила Зо.

— Неужели ты считаешь, чтобы стать человеком, нужны сотни лет? Что до появления вашей гериатрии людей вообще не было? Китс умер в двадцать пять, а ты читала «Гиперион»? Ты думаешь, эта дыра в скале настолько совершенна, что может сравниться хоть со строкой оттуда? Ну в самом деле, вы, иссеи, совершенно невыносимы! И ты — особенно. Как ты можешь меня судить, если сама не изменилась ни на йоту с того момента, как впервые оказалась на Марсе?

— Неплохое достижение, а?

— Достижение в изображении мертвеца. Энн Клейборн, величайшая мертвая из всех когда-либо живших.

— И рядом — дерзкая девчонка. Но ты лучше взгляни на структуру этой породы. Они закрученные, как крендели.

— Да к черту эти камни!

— Это же как раз для сенсуалистов. Нет, ты посмотри. Этот камень не менялся три с половиной миллиарда лет. А когда изменился, то, боже ты мой, какая же это была перемена!

Зо посмотрела на нефритовую породу у себя под ногами. Та слегка напоминала стекло, но в остальном была совершенно неопределенного вида.

— Ты одержима, — сказала она.

— Да. И мне моя одержимость нравится.

Далее они спускались молча. До конца дня они оказались на Донной площадке. Та лежала в вертикальном километре ниже края ущелья, и небо оттуда имело вид звездной полоски, с тучным Ураном посередине и с одной стороны подсвеченной солнцем. Под всем этим великолепием глубина ущелья казалась грандиозной, поразительной; Зо снова испытала ощущение полета.

— Ваша внутренняя ценность находится в неподходящем месте, — сказала она всем по общей частоте. — Это как радуга. Но если нет наблюдателя, который стоял бы под углом двадцать три градуса к свету, отражающемуся от облака из сферических капель, то и никакой радуги тоже нет. И так по всей вселенной. Наши души расположены под углом двадцать три градуса к вселенной. При контакте фотона и сетчатки образуется нечто новое, образуется некоторое пространство между камнем и разумом. А без разума нет никакой внутренней ценности.

— Это только одно мнение, что внутренней ценности нет, — отозвался один из хранителей. — И оно приводит к утилитаризму. Но участие человека не является необходимым. Эти места существовали без нас и до нас, и это их внутренняя ценность. И мы, прибыв сюда, должны уважать то, что было раньше, если мы хотим иметь правильное отношение к вселенной, если мы хотим по-настоящему ее увидеть.

— Но я и так ее вижу, — довольным тоном возразила Зо. — Или почти вижу. А вам придется повысить чувствительность глаз, добавив кое-чего в ваше генетическое средство. А пока все славно, да. Но вся эта слава существует только у нас в головах.

Они не ответили, и после некоторой паузы Зо продолжила:

— Все эти вопросы поднимались и раньше, на Марсе. Вся экологическая этика, приобретя опыт Марса, поднялась на новый уровень, поднялась в самое сердце наших действий. А вы сейчас хотите сохранить это место нетронутым, и я понимаю, почему. Но я марсианка, поэтому я и понимаю. И многие из вас тоже марсиане, как и ваши родители. Вы начинаете с этой этической позиции и заканчиваете тем, что этической позицией у вас становится эта нетронутая пустыня. Земляне не поймут вас так, как понимаю я. Они придут и построят на этом выступе большое казино. Протянут над этим ущельем навес, от края до края, и попытаются его терраформировать, как и все остальное. Китайцы все еще толкутся у себя в стране, как сельди в бочке, и совершенно не парятся насчет внутренней ценности даже самого Китая, не говоря уже о пустой луне на задворках Солнечной системы. Им нужно место, и они видят, что здесь свободно, поэтому придут, начнут строить, посмотрят на ваши смешные возражения — и что вы тогда будете делать? Можете заняться саботажем, как Красные на Марсе, но тогда вместе с ними вы рискуете взорвать и луны, а у них на каждого убитого колониста найдется миллион новых. Вот что мы имеем в виду, когда говорим о Земле. Мы как лилипуты против Гулливера. Нам нужно собраться вместе и связать его столькими веревками, сколькими сумеем.

Никто ей не ответил, и Зо вздохнула.