А на следующий день они гуляли по пляжам Ниццы, тем, которые Мишель помнил из своего детства, и на одном из них Майя разделась до нижнего белья и вбежала в Средиземное море — пожилая женщина с превосходной осанкой, стройными плечами и длинными ногами. Все это дала им наука — дополнительные здоровые годы, когда они по всем статьям давно должны были быть мертвы. Они должны были умереть десятилетия назад, но они были здесь, на солнце, ловили волны, бодрые и энергичные, даже не ощущающие тяжести лет. По крайней мере, физически. И выходя из прибоя, влажная и скользкая, как дельфин, Майя запрокинула голову и громко рассмеялась. Загорелые девушки, лежавшие на песке, казались по сравнению с ней пятилетними детьми.
Вечером того же дня они покинули конференцию, и Мишель повез их в знакомый ему ресторан в Марселе, откуда открывался вид на промышленную гавань. Там они прекрасно посидели. А вернувшись поздно в гостиницу, где проходила конференция, Майя взяла его за руку и повела в свой номер, где они стали целоваться, как двадцатилетние, их кровь запылала огнем, и они упали на кровать.
Мишель проснулся перед рассветом и заглянул в лицо своей любимой. Во сне даже старая карга показалась бы нежной девочкой. Майя была красива. И красоту эту ей придавал ее характер — и ум, решимость, способность глубоко чувствовать, любить. Красоту ей придавала храбрость, вот в чем была суть. Поэтому годы лишь сделали ее еще красивее.
Он почувствовал себя счастливым — он понял суть, осознал ее в этот серый рассветный час. Но еще бо́льшую радость ему доставляло чувство облегчения, причину которого он не мог точно определить. Наблюдая, как она дышит, он задумался. Раз она очутилась с ним в одной постели — и занималась с ним любовью, страстно и с большим рвением, — значит, не держала на него зла за то, что он рекомендовал ей тогда, много лет назад, отказаться от марсианского проекта. Ведь так? Тогда она хотела лететь, и он знал об этом. Значит… значит, она его простила. «Это в прошлом», — бросила она, отмахнувшись. Ей было важно только настоящее — то, что происходит сейчас.
Когда она проснулась, они спустились завтракать, и Мишеля преследовало странное ощущение, будто он двигается в условиях марсианского
После завтрака они снова уехали с конференции. Мишель увез ее, чтобы показать свой Прованс. Он показал ей Ним, Оранж, Монпелье и Вильфранш-сюр-Мер, свой старый пляж, где они еще раз искупались. Он показал ей Пон-дю-Гар[207]
, где римляне оставили свое лучшее творение.— Надя бы это оценила, — сказала Майя.
Затем он привез ее в Ле-Бо, горную деревню с открывающимся видом на Камарг и Средиземноморье, где по вершинам были разбросаны древние жилища монахов, решивших уйти от всего остального мира вместе с его сарацинами. После обеда они посидели в уличном кафе в Авиньоне под платанами, вниз от Папского дворца, и Мишель пил ликер из черной смородины и смотрел, как она сидит, расслабившись, как кошка.
— Какая красота! — сказала она. — Мне нравится.
Тогда он вновь ощутил марсианское
Но на следующий день конференция должна была завершиться. А ночью, когда они закончили заниматься любовью и лежали, прижавшись к друг другу, потные и разгоряченные, он вдруг спросил:
— Побудешь еще?
— Ой, нет, — ответила она. — Нужно возвращаться.
Она резко поднялась и вышла в ванную. А вернувшись, увидела выражение его лица и тут же заверила:
— Но я вернусь! Вернусь и приеду к тебе.
— Правда?
— Конечно. А ты думаешь — нет? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, мне самой не хочется сюда вернуться?
— Нет, не думаю.
— Думал, я всегда так делаю?
— Нет.
— Надеюсь, что нет.
Она вернулась в кровать и снова посмотрела на него.
— Я не из тех, кто отступает, когда ставки слишком высоки.
— Я тоже.
—
Кроме того раза в Антарктиде, да? Мы могли отправиться туда вместе сто лет назад, у нас был бы собственный мир, где мы стали бы жить. — Она ткнула его пальцем. — Да?— Ах…
— Но ты сказал «нет». — Она ринулась в атаку. На самом деле она ничего не забыла. — Ты мог сказать «да», и мы полетели бы вместе сто лет назад, в 2026-м. Так или иначе бы мы с тобой сошлись. Мы могли быть вместе лет шестьдесят-семьдесят, кто знает?
— Ой, да ладно тебе, — отозвался он.
— Могли! Ты мне нравился, я нравилась тебе. Мы чувствовали это даже в Антарктиде. Но ты сказал «нет». Тебе не хватило духу.
Он покачал головой.
— Ничего такого бы не было.
— Ты этого не знаешь! Могло произойти что угодно, ты сам это сказал на сцене. Ты признал это на глазах у всех.
Он почувствовал, будто его тело потяжелело и врезалось в кровать.