Избранные произведения. Том II

Я помню, как затрепетал от утонченного удовольствия, когда новое видение мира расцвело в моем мозгу. Этот трепет не спугнуло даже появление моих врагов. Они появились и впереди на прогалине, и с обеих сторон. Их было одиннадцать, все с оружием. У нескольких человек были ножи, а у остальных самодельные деревянные дубины, только что выломанные.

— Я дворец, — сказал я им, улыбаясь.

Мои палачи озадаченно уставились на меня.

— Этот демон сошел с ума, — заметил один из них.

— У меня есть для него лекарство, — сказал другой, размахивая длинным зазубренным лезвием.

— Лекарство, лекарство, — повторил я, вспомнив хвастовство покойного солдата — У всех сегодня есть лекарство от болезней. Знаете, что я вам скажу?

— Что? — спросил человек с зазубренным лезвием.

— Не думаю, что мне нужно лечиться.

Беззубая мегера выхватила клинок из рук мужчины.

— Болтовня! Одна болтовня! — бормотала она, подходя ко мне.

Женщина остановилась, чтобы подобрать маленький меч, выпавший из руки мертвого солдата. Она подняла и алебарду, а затем перекинула оружие назад в толпу, где его поймали двое из квартета, только что присоединившегося к банде: Коули, Сифилитик, Шамит и отец О'Брайен. Сифилитик схватил алебарду и очень обрадовался такой удаче.

— Эта тварь убила мою дочь! — воскликнул он.

— Я хочу, чтобы его взяли живым, — заявил Коули. — Щедро заплачу любому, кто поймает его.

— Забудь о деньгах, Коули! — заорал Сифилитик. — Я хочу, чтоб он сдох!

— Подумай о цене…

— К черту цену, — сказал Сифилитик и пихнул Коули в грудь с такой силой, что тот упал спиной в колючий кустарник, обильно росший в подлеске.

Священник попытался поднять Коули с этого ложа из терний. Пока он тянул, Сифилитик бросился ко мне, нацелив алебарду, которой меня сегодня уже кололи.

Я посмотрел на меч Квитуна. Мое усталое тело позволило ему упасть так низко, что клинок спрятался в траве. Я поднял глаза на Сифилитика, потом снова посмотрел на меч и пробормотал слова из явленного мне откровения:

— Я дворец.

Разбуженный этими словами, меч поднялся из травы. Клинок, вошедший в сырую землю, очистился от крови. Солнце появилось над деревьями и заиграло на острие меча, в то время как мои мускулы выполняли свой долг — поднимали оружие. Каким-то чудом, известным лишь мечу, солнечный свет отразился от него и пронзил весь лес ослепительной вспышкой. Она заставила всех замереть на несколько секунд, и я увидел происходящее с такой ясностью, что ей позавидовал бы сам Создатель.

Я увидел все — небо, деревья, траву, цветы, кровь, меч, копье, толпу — как единый вид из окна моих глаз. Глядя на эту картину как на единое целое, я различал и каждую деталь, даже самую незначительную. Видение было столь ясным, что я мог бы составить его опись. Каждая часть была прекрасна. Каждый листок, идеальный или объеденный, каждый цветок, нетронутый или растоптанный, каждая мокнущая рана на лице Сифилитика, каждая ресница над его заплывшими глазками — мой пробудившийся от сна взгляд не делал между ними различий. Все они были совершенны, все были абсолютно самими собой.

Видение продлилось недолго — несколько ударов сердца, и оно исчезло. Но это неважно. Мне оно принадлежало навеки, и с радостным криком влюбленного в смерть я бросился на Сифилитика, подняв над головой меч Квитуна Сифилитик встретил меня клинком, выдвинутым вперед. Я описал мечом великолепную дугу и отсек почти полметра его копья. Сифилитик замедлил бег и отступил бы, если бы ему представился шанс, но у нас с мечом были другие планы. Я поднял меч и опустил его снова, вдвое сократив длину алебарды, которую все еще держал Сифилитик. Он не успел отбросить останки оружия, когда я сделал третий выпад и отрубил его кисти.

О демонация, что за вопль он издал! Его цвета — синий и черный, подернутые оранжевой рябью, — были яркими, как кровь, бившая из обрубков рук. Его агония была прекрасна, она доставила мне безграничное наслаждение. В толпе поднялись мстительные разъяренные крики, и я нашел еще большую прелесть в колорите их злобы — зелень незрелого яблока, желчная желтизна, — и опасность показалась мне отдаленной, несущественной. Когда угроза станет неминуемой, она тоже, я знал, будет прекрасна.

Великолепный меч Квитуна не отвлекали эти видения. Он выстрелил мне в руку и плечо сильнейшим разрядом, дошедшим до моей замечтавшейся головы. Было так больно, что я очнулся от задумчивости. Цвета, которыми я упивался, поблекли, и я остался один во лжи этой жизни, растерянный и расстроенный. Я попытался глубоко вдохнуть, но у воздуха был привкус мертвечины, он свинцовой тяжестью отзывался в легких.

Сморщенная, но настойчивая карга подстрекала мужчин.

— Чего вы боитесь? — кричала она — Он один! Нас много! Неужто вы позволите ему вернуться в ад и похваляться, как вы тут стояли перед ним, перепуганные до смерти? Гляньте на него! Он маленький уродец! Он ничто! Он никто!