Избранные произведения. Том II

Уайтхед кивнул.

— Пошли, — сказал он, — идите рядом со мной.

Он повернулся и зашагал. Здесь ограда заворачивала за деревья, и, вместо того, чтобы углубиться в подлесок, Уайтхед предложил сократить путь, направляясь к бассейну.

— Все деревья выглядят для меня одинаковыми, — комментировал он. — Вы можете прийти сюда позже и погулять здесь для успокоения сердца.

Однако они шли по краю леса достаточно долго, чтобы Марти мог получить представление о его значительности. Деревья не получали систематического ухода, это не был резерв Форестри Коммишн, с его режимом. Они стояли близко друг к другу, их кроны переплетались, смесь опадающих листьев и иголок — все это боролось за место под солнцем. Лишь изредка, там где дуб или липа стояли с рано обнажившимися в этом году ветвями, свет хранил молодую поросль. Он пообещал себе вернуться сюда, прежде чем весна украсит это место.

Уайтхед вновь заставил Марти вернуться к основному предмету.

— Отныне я хочу, чтобы вы быль в пределах досягаемости почти все время. Я не хочу, чтобы вы находились рядом со мной постоянно… только при необходимости. Иногда, и только с моего разрешения, вы будете получать что-то вроде увольнительных. Вы водите машину?

— Да.

— Что ж, здесь нет недостатка в машинах, так что мы подберем для вас что-нибудь. Это не совсем точно соответствует правилам, установленным Советом Освобождения. Они рекомендовали, чтобы вы оставались здесь, под присмотром, в течение шести испытательных месяцев. Но я, по правде, не вижу причины удерживать вас от свиданий с теми, кого вы любите, — по крайней мере, когда вокруг меня есть другие люди, следящие за моим благополучием.

— Благодарю вас. Я ценю это.

— Боюсь, что не смогу позволить этого вам прямо сейчас. Ваше присутствие здесь жизненно необходимо.

— Проблемы?

— Моя жизнь постоянно подвергается угрозам, Штраусс. Я или, скорее, мои люди постоянно получают угрозы по почте. Трудность состоит в том, чтобы отделить чудаков, тратящих свое время на написание разных мерзостей общественным деятелям, от настоящего убийцы.

— А зачем кому-то убивать вас?

— Я один из богатейших людей Америки, я владею компаниями, на которые работают десятки тысяч людей; мне принадлежат участки земли столь громадные, что я не смог бы обойти их за те годы, что мне остались, если бы начал прямо сейчас; я владею судами, коллекциями произведений искусства, лошадьми. Из меня легко сделать символ. Легко решить, что если убрать меня и мое окружение, на земле станет больше места и людям станет легче жить.

— Я понимаю.

— Сладкие грезы, — горько произнес он.

Темп их прогулки стал замедляться. Дыхание великого человека стало короче, чем было полчаса назад. Слушая его речь, было легко забыть о его возрасте. Его мнения были по-юношески абсолютистскими. Не было места для зрелости прожитых лет; для неясности или сомнений.

— Я думаю, пора повернуть обратно, — сказал он.

Монолог был уже закончен, и у Марти не было слишком большого желания продолжать беседу. Да и не было сил. Стиль Уайтхеда — с его неожиданными отклонениями и изгибами — утомил его. Ему придется найти позу внимательного слушателя: найти маску, которую нужно использовать, когда лекция начинается и когда она закончена. Учиться со знанием дела кивать в подходящее время и бормотать банальности в нужных для этого перерывах в потоке слов. Это потребует времени, но он научится искусству обращаться с Уайтхедом.

— Это моя крепость, мистер Штраусс, — провозгласил старик, когда они приблизились к дому. Он не выглядел как гарнизон: кирпич был слишком мягким, чтобы быть прочным. — Ее главная задача — охранять меня от опасности.

— Как и моя.

— Как и ваша, мистер Штраусс.

За домом одна из собак стала лаять. Соло быстро превратилось в хор.

— Время кормежки, — сказал Уайтхед.

Глава 15

Марти потребовалось прожить в усадьбе несколько недель, чтобы до конца понять ритм жизни дома Уайтхеда. Это было похоже на мягкую диктатуру — режим каждого дня был полностью подчинен планам и прихотям Уайтхеда. Как старик сказал ему в первый день, дом был его святилищем, его сотрудники и партнеры ежедневно приходили сюда прикоснуться к его мудрости. Лица некоторых из них были ему знакомы: промышленные магнаты; пара-тройка министров правительства (один из которых недавно покинул свой кабинет с позором; приходил ли он сюда, думал Марти, ища прощения или поддержки); ученые мужи; хранители общественной морали — многих людей он знал в лицо, но не знал по именам, большинство же он не знал совсем. Никому из них он не был представлен.